— Как думаешь, дождь будет? — спрашивает Катя, щурясь в мутное окно.
— Нет, не будет. В такой день боженька должен нас пожалеть.
Так всегда говорил папа, мечтательно глядя на свирепеющее небо, которое грозилось испортить нам выходной, костёр, шашлыки и мамино хрупкое настроение. Теперь так говорю я, глядя из окна такси на бессовестно набегающие тучи, чтобы успокоить Катю, у которой в рюкзаке три бутылки вина, домашняя пицца с лисичками и наши купальники. Дождь просто не имеет права случиться в наш единственный выходной за целый месяц лета.
— А вы вечером нас с озера заберёте? Чтоб нам не искать… — спрашивает Катя таксиста.
— Заберете… Куда вы в такую погоду собрались? Не успею в город вернуться, обратно попроситесь.
— Да рассосется, вон уже солнышко проглядывает, — зло говорю я, желая поскорее выпить, нырнуть и повторить так раз десять.
Мы записываем номер таксиста, громко хлопаем дверью и бежим по песку, колющему сосновыми иголками, в наше укромное место, «под грибком».
«Грибки» — наследие Союза, малые, но такие незаменимые архитектурные формы при культурном употреблении напитков на открытой местности. Боженька, может, нас и пожалеет, но «грибок» — более надежное спасение от дождя для грешников, детей эпохи атеизма. Мы устроились на лавочках под металлической конструкцией и разлили вино по многоразовым экологичным стаканчикам. Водная гладь, у берега отливающая янтарным, буроватым цветом, как и любая речная вода, уходила вдаль голубым зеркалом, отражая июльское небо. Рассосалось. В воздухе пахло нагретыми соснами, растущими на белом песчаном берегу. Хорошо. Сейчас еще подъедет Сережа, и будет совсем хорошо.
Выжимая купальники, мы шутим над Сережей, который приехал сюда на велосипеде и отказывается с нами выпивать, потому что ему еще полтора часа крутить педали обратно, и грозимся, что третья распитая бутылка будет на его совести. Соседний «грибок» занимает пара, бодро стартанувшая и уже обгоняющая нас на две бутылки пива. Парень раздевается до белых трусов и бежит купаться, его подруга задумчиво грызет орешки, громко цокая брошенной скорлупой о забетонированный плац посреди песка, где воткнуты наши «грибки».
Сквозь сонную тишину душного летнего вечера мы начинаем различать гудение голосов и следом видим толпу людей, лениво бредущих по берегу растянутой цепочкой, как измученный библейский народ. Только вместо Моисея их ведет массивная женщина в очках и шляпе, обернутая в белый балахон, делающий её похожей на что-то среднее между дорической колонной и сахарной ватой. Идиллический образ сладкого облака нарушала лишь бутылка шампанского, которую женщина поочередно прикладывала то к губам, то ко лбу. Через пару шагов и глотков она плюхнулась под последний свободный «грибок» между нами и пивной парой, и тут же тянувшаяся за ней компания начала медленно оседать на песок, как тающие свечные огарки. Их было много — человек 20, странно одетых совсем не по-пляжному: кто в брюках с отливом, кто в тюлевых платьях; в шортах и футболках была лишь пара счастливчиков в этот жаркий день. Их блуждающие, обессиленные взгляды, казалось, что-то упорно искали среди песка, воды и сосен, но никак не могли найти.
Пока мы с удивлением рассматривали компанию, пытаясь понять, что это за странная процессия, откуда и куда она так вяло, но настойчиво идет, отделившийся от толпы парень в белой футболке бодро помахал нам рукой.
— Саша?
— Привет, ребята! Вы тут что?
— Да вот, отдыхаем. Выбрались между работой.
— А, здорово.
Стоя перед нами, Саша молчал, сиял и излучал радость, как горячий беляш. Саша, Саша. Давний друг, который возил нас на это озеро на своей семерке, а в багажнике — надувную лодку и нечеловечески вкусную картошку, которую мы вместе пекли на костре. Сколько вечеров, теплых от весеннего ветра, тронутых первым морозом октябрьских сумерек, мы вот так просидели где-нибудь под соснами, под небом, под навесом из винограда у Саши на даче, слушая, как он бренчит на гитаре, всё отмахиваясь: «сами пойте, не умею я».
Прошлой осенью он пропал, и нас осталось трое. Особенно по нему скучала Катя. Саша был преступно наполнен жизнью доверху, которую жил с вдохновением и со вкусом. Этого вкуса так не доставало нам, то и дело обсасывающим мелкие неудачи, давящимся несбывшимися мечтами, убегающим от себя самих в работу, в красное полусладкое, в раздельный сбор мусора и кручение педалей, чтобы только не выть в окно. И если нам с Катей, в поисках тепла, с одними приходилось подниматься по шаткой винтовой лестнице на пыльный чердак с философским мусором, а с другими, намного чаще — спускаться в сырой и душный подвал похоти и душевной гнили, то возле Саши можно было просто погреться, как возле русской печки. Думаю, Катя любила его именно поэтому. Или потому, что этот сильный и красивый парень был милым, как ведро котят.
— Может с нами? Присоединяйся, Саш! Тысячу лет не виделись. Ты куда потерялся? — счастливо засуетилась Катя.
— Мы, дураки, конечно, забыли тебя позвать, но у самих первый выходной за лето, представляешь? Давай, садись, рассказывай! — Сережа отодвинул велосипед, освобождая место на лавочке. Катя рылась в рюкзаке в поисках третьего, возможно, неэкологичного, но такого нужного сейчас стакана. — Ты тут как? Какими судьбами?
— Да… это… у меня тут свадьба.
— У кого? — судорожно переспросила я.
— У меня, — улыбаясь ответил Саша, и мне показалось, что он слегка смутился, отыскивая на наших лицах одобрение. — Ну, точнее, в субботу была, а это второй день гуляем.
— Ты женился? — тихо спросил Серёжа.
— Да, — Саша вновь радостно засиял.
— На ком? — вырвалось у меня, пока Катя застыла с рукой в рюкзаке, хлопая не высохшими от воды ресницами.
— На мне, — неожиданно вынырнула из-за соседнего «грибка» женщина-предводитель, покачивая своими белыми парусами. Короткими пальцами с маникюром она держала тонкую сигарету, и где-то среди этих красных сарделек блестело кольцо с камушком.
— Знакомьтесь, Вероника, — Саша нежно приобнял свою дорическую колонну, выпускающую колечки дыма.
— Очень приятно, — скривились губы под шляпой. А может, Вероника просто щурилась на солнце. — Саш, ну ты видишь, мы уже задолбались тут идти, у тёти Раи давление подскочило, Лене надо Артёмика кормить, где этот шатер, блин?
— Да, ребят, у нас там шатер стоит, где три сосны старых, помните? Мы там еще в волейбол как-то играли, сетку натягивали. Помните? Заходите, у нас еды еще куча со вчерашнего дня осталось, сейчас там все накроем, посидим.
— Котя, ну мы пойдем? — Вероника стряхнула пепел и ногой в сандалиях утопила окурок в песке.
— А в первый день у вас была закрытая вечеринка? — спросила Катя, следя за движением ноги в сандалиях.
— Да мы решили как-то по семейному, узким кругом…- опустил глаза Саша. — Вероника предложила…
— Да, только родичи! — проскрипела Вероника голосом фрезера. — У меня одних троюродных братьев пять штук, и всех надо за стол посадить, кстати, где там Игорь? Он должен был тарелки от мамы привезти, ну, сейчас разберемся.
— Ну, ребят, увидимся, — улыбнулся Саша, пока другие гости пытались возобновить движение по песчаным дюнам в сторону шатра, стола и тени.
— Саш, поздравляем, честно. Очень рады, — скороговоркой выдала я порцию дружеской нежности.
— Да, Саш. Хорошего вам… всего, — отозвался Сережа. Катя молча глядела в точку где-то за горизонтом озера, сжимая в руке стакан.
Когда костюмы и платья скрылись за соснами, а мы по-прежнему не знали, что сказать друг другу. «Да и что говорить?» — думала я. Причитать о том, как так вышло, что наш замечательный, счастливый Саша ненароком прилип к этой огромной рыхлой Веронике, самая романтичная фраза которой «мамке надо помочь огород вскопать». Веронике, которая будет пискляво требовать на реснички, меряясь с девочками, кому из них удалось упихать свой груздь окончательнее и бесповоротнее в кузов, куда он забрался по собственному желанию под тосты родственников?
— Кать, доставай третью бутылку. Я открою, — вдруг сказал Сережа.
— А как же велик? — без улыбки спросила Катя.
— Да искупаюсь, выветрится всё. Поеду обратно через дачи.
Сережа покрутил в руках вино и отставил в сторону, мотая головой.
— Подруги, вы, конечно, можете считать меня ужасным человеком. И я совсем не знаю эту Веронику, может быть, она замечательная, милая девушка. Но вот морда у неё… прямо сучья! Такая, которая будет говорить: «Саш, мамке надо помочь огород вскопать». Вот с этой вот интонацией, ну, вы поняли.
— Сереж, спасибо тебе. Правда, — выдохнула я, — я не смогла первой.
— И я, — кивнула Катя, рисуя пяткой круги на сыром песке.
По крыше «грибка» застучал дождь, сначала редкими каплями, потом сильнее и сильнее. Мы постягивали сохнущие купальники и тесно прижались друг к другу, едва уместившись под маленькой крышей так, чтобы по нам не текла вода.
— Да чего приуныли? Не переживайте вы, через год разведутся! — обнял нас Сережа, облив мою грудь свежим ароматным красненьким.
— Дурацкий дождь, — прошипела Катя, — теперь уже, видно, до утра не закончится.
Пара, к началу ливня обогнавшая нас уже на восемь бутылок пива, решила отбыть. Девушка безуспешно пыталась натянуть брюки на мокрого спутника, упирающегося головой в ножку «грибка». После нескольких попыток она закинула вещи на плечи парня, а его — на свои, и, тяжело выписывая восьмерки, они пошагали куда-то в деревья, слившиеся в сплошную темную стену.
— А эти не разведутся. Эти буду жить, — добавил Сережа, доедая остывшую пиццу.
