Что вы знаете об упущенных шансах?
Однажды, юной и прекрасной, я ехала в троллейбусе в институт. Выглядела я такой расово верной «Аленкой» — из-под пухового платка выглядывала длинная коса.
Нет, я не была поклонницей неославянского китча — просто даже весной у меня жутко мерзли уши. Я не заметила, как ко мне подошел почтенного вида дед.
Очнулась я только тогда, когда он наклонился ко мне и прошептал:
— Девушка, скажите, вы — москвичка?
Я обернулась. Его глаза влажно блестели, губы расплывались в масляной улыбке, вокруг шеи хитрым узлом был завязан шарф. На нем было добротное классическое пальто, а волосы светились благородной сединой. Хотя может ли седина быть неблагородной? Бывает ли она вульгарной или сексуально дерзкой, например? Предлагаю вам задуматься над этим вопросом позднее. Судя по внешности, дед в троллейбусе с примерно равной вероятностью мог оказаться как профессором института, так и педофилом-эксгибиционистом. Или педофилом — профессором. Мы как раз ехали мимо МГУ.
Решив, что молчать — невежливо, я ответила:
— Да.
Наметанный глаз у деда.
— В общежитии, наверное, живете?
— Да, — я была не в силах сопротивляться прямоте вопросов и сладкой отеческой улыбке.
Дед перешел сразу к делу:
— Вы знаете, я уезжаю в Америку. Насовсем. Детей у меня нет, родственников — тоже. Через три месяца я сяду в самолет и навсегда покину Россию. Здесь у меня остается квартира, — дед сделал указательный жест в окно. — Вот прямо здесь, на Ломоносовском. Двухкомнатная.
Троллейбус гремел и трясся. Пришлось наклониться вплотную, чтобы его слова не улетали мимо закутанных в платок ушей. Пухлый портфель с учебниками у меня на плече мягко стучал по дедовской ляжке. Я чувствовала парфюмерный запах и различала крошечные турецкие огурцы на его шарфе. А он продолжал петь свою балладу:
— И вот я, уезжая, хочу оставить свою квартиру, какой-нибудь хорошей, милой, славной девушке. Например, вам.
Его глаза театрально блеснули. Я растерялась. Мне оставалось всего две остановки — в те годы у меня еще не было подходящих навыков, чтобы за этот короткий промежуток убедить деда, что я та — самая. Зато у меня был нежный девичий румянец, робкие зеленые глаза и красивые коленки, выглядывающие из-под крошечной плиссированной юбки. А дед был не лыком шит.
— Нам, конечно же, надо немного познакомиться, узнать друг друга поближе. Чтобы я был в вас уверен. Да и вы должны сначала посмотреть квартиру — вдруг вам не понравится?
«Вполне логично», — подумала я, продолжая смущенно улыбаться на поверхности. Не подкопаться.
— Вы запишите мой номер. И если захотите — позвони мне. Меня зовут Вадим. Вы мне сразу очень понравились.
Я послушно достала свой несуразный смартфон и записала цифры.
До свидания! — обаятельно проронил Вадим, и, улыбнувшись, вышел в распахнувшиеся на остановке двери.
Мысль об удивительном происшествии не давала мне покоя до конца пар. Слова нового знакомого звучали так убедительно, искренне и мягко, что совесть не позволяла мне заподозрить в них чего-то крамольного. Все скажут, что такого не может быть, что ушлый дед просто-напросто изобрел хитрый способ ебать молоденьких провинциальных студенток, но разве нет в жизни места чуду? После всех тягот и лишений квартирного вопроса, после убогой однушки без канализации, после раздолбанной хрущевки, в которой я спала в метре от родительской кровати, после расставания родителей, переселившего меня в одну комнату с папой, из которой я уехала в общежитие, я заслужила, в конце концов, свои уютные квадратные метры. Мысли о том, что я такая умная, такая красивая и при этом совершенно не умею конвертировать эти таланты в материальные блага, звучали в моей голове голосом Ренаты Литвиновой, едва я ступила на московский асфальт с перрона Белорусского вокзала. И вот, наконец, судьба отслюнявила мне от своих щедрот доброго старичка Вадима.
Радость от перспективы разжиться собственной квартирой — вот так просто и спонтанно, охмурив случайного деда дарами юности, поднималась во мне, как пузырьки в дешевом игристом. Дешевое игристое я привезла с собой в общагу, поведав историю двум друзьям на общей кухне.
— Ты хоть представляешь, сколько тебе придется этому деду сосать? — выдыхая в потолок сигаретный дым, подытожил Егор.
— Он хотя бы симпатичный, — рассмеялась Ира, давясь шампанским.
— Признайтесь, вы мне просто завидуете. Вот будете тут гнить до конца аспирантуры, а я буду поливать цветочки в окне с видом на МГУ.
— Ну, ну, мы всегда были в курсе твоих амбиций, — усмехнулся Егор, — а еще строишь из себя христианскую скромницу.
Я уже два раза отказывалась трахаться с ним на скрипучей общажной койке.
— Блин, Маша. Не ввязывайся ты в эту авантюру, — участливо заговорила Ира. — Может ты приедешь, а там вообще бордель. Или этот дед — извращенец, накинется на тебя со всякими своими штучками. Наверняка, извращенец.
— Ладно, ладно. Просто хотела рассказать вам прикол. Давайте просто допьем.
Лежа в кровати, я пересыпала зерна внутренних сомнений. В голову лезли дурацкие вопросы. А вдруг Вадим просто хочет меня трахнуть? И если захочет — то сможет ли? Ему на вид лет семьдесят, хрен знает, как в этом возрасте обстоят дела. Возможно, я как Анна Николь Смит буду просто гладить седую голову своего покровителя. Голенькой. Да и, впрочем, что здесь такого? Конечно, когда тебя трахает дед — это как-то не комильфо с точки зрения морали. С другой стороны — всю нашу страну уже довольно давно трахает дед, причем без всяких бонусов в виде бесплатной недвижимости. Распотрошив изнанку своей совести, я пришла к заключению, что сосать за квартиру в Москве — не стыдно. В Брянске, может быть, и стыдно — это надо по метражу смотреть.
Лариса отрицательно качает головой.
И полное обеспечение на всю жизнь?
Лариса молчит.
Кнуров (подходит к Ларисе): Стыда не бойтесь, осуждений не будет. Есть границы, за которые осуждение не переходит: я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать и разинуть рты от удивления.
Лариса поворачивает голову в другую сторону.
Чем я хуже героини Островского?
Я потянулась рукой к телефону, чтобы полюбоваться на цифры, которые твердо решила набрать завтра утром. И тут я вспомнила про давний баг своего старенького самсунга. Он категорически забывал сохранять забитые номера — добавить в телефонную книжку можно было только уже набранные контакты. Номера с именем Вадима там не было. Я старательно напрягала память, пытаясь вспомнить последовательность чисел: девятьсот три, пятьсот пять… или пятьсот пятьдесят? А дальше? Не помню.
Я почувствовала себя последней лохушкой на планете. Как я могла забыть, что без звонка номер не сохранится? О, вселенная, как ты жестока ко мне. В голове тяжело выдыхалось дешевое шампанское, и я осталась наедине с тяжелым осознанием факта, что была готова отсосать деду. Было невыносимо горько, что этот трудный душевный путь принятия был проделан напрасно. Моральный выбор сделан, и мне с ним жить — только не в просторной двушке, а на шести квадратных метров общежития экономфака. От обиды я несколько раз ударила кулаком в стену и почувствовала, как на светлой штукатурке возле кровати остались мокрые пятна.
Мои страдания прервал стук в дверь.
— Маша, можно? Это я. Насчет твоей истории, — в дверь просунулся Егор.
— Ну, что? — простонала я.
— Ты это. Позвони тому деду, — сказал он очень серьезно. — За квартиру в Москве я бы сам ему отсосал. Такой шанс упускать нельзя.
