Когда я услышал новость о смерти Коклюшкина, сразу стало как-то жаль. Помню его с детства (тогда я очень много смотрел телевизор). Он всегда хорошо выступал, а голос не спутаешь ни с чем. Произносил Коклюшкин всё быстро, стеснялся, будто хотел уйти быстрее со сцены. Такой старичок-боровичок в больших очках.
Вообще все юмористы, как правило, очень непростые люди: Евгений Петросян, Аркадий Арканов, Ян Арлазоров, Геннадий Ветров, Геннадий Хазанов. Если почитать их биографии и интервью, можно узнать много интересного. Святослав Ещенко — вегетарианец и кришнаит, Михаил Задорнов — автор фильмов про Вещего Олега, 11 лет учился в институте, тоже вегетарианец, Николай Лукинский — боксёр, Максим Галкин — почти кандидат наук с диссертацией про переводы «Фауста» (ох, ну его можно не считать). В этом смысле Коклюшкин не исключение. Например, если открыть просто его страницу в «Википедии», то можно узнать, что он родственник Владимира Соловьева (не великого философа), служил в армии, был старшиной роты, работал дворником, реставратором. Это всегда какая-то извилистая дорога жизни, своеобразный образ мысли, который приводит на сцену к золотозубым женщинам.
Думаю, я бы с удовольствием посмотрел кино про этих тружеников эстрады. Был даже такой фильм «Юморист» — по задумке оно самое, но очень плохой. Удачная сцена там ровно одна, где главный герой выходит на залитую лампами сцену концертного зала «Дзинтари» (мечта простого советского работяги: запах кофе, шпили соборов, красивые женщины в шерстяных платьях) и читает несмешной монолог про обезьянку, с которой можно сфотографироваться на пляже. От многократного повторения любой текст, да в принципе любой процесс, приобретает дикую глубину и прочие пугающие свойства. Это как долго давать пощёчины и смотреть как краснеет кожа или два часа мешать сахар в чашке чая.
Вообще часто говорят, что старые юмористы — это такой протостендап. И тут, и там — один человек на сцене, шутит просто не про давку в троллейбусе, а про кальянную. Мне лично кажется, что тематика вторична. Да, как правило, конструкция шуток одна и та же, только они завернуты в разную форму. Стендаперы доносят их как истории из своей жизни: вот мол еду вчера в такси, а водителя зовут Дилдошот, ахаха. А старая школа читает со сцены рассказы и литературу! Поймите меня правильно, сейчас много чего интересного тоже есть, просто важно подловить эту разницу. Современный юмор даже на постмодернизм не тянет, это уже «новая искренность». Многие комики вообще не шутят, просто рассказывают о своих trauma. Тут показательно, что апостол нового мира и лакей капитала Юрий Дудь все же неудачно пытается делать с ними интервью. Установлена концепция «стендап — новый реп», но никто из них так и не стал кумиром молодежи. Все всегда заканчивается странными историями про армию, полиаморию, Лукашенко, бог знает что! А вот эстрада «Аншлага» на их фоне — это практически классицизм, единство времени, места и действия.
Тут, правда, надо заметить, что все юмористы старой школы делятся на две большие группы: исполнители и авторы. Исполнители — это как Петросян и Клара Новикова. Выходят в чем-то несуразном: бабочка, большой бант на платье. Каждую фразу произносят с новой интонацией (как правило еще хуже прошлой), жадно осматривают зрительский зал. Вот чего они вообще хотят — мне сказать очень сложно. А вот «авторы» (выходят на сцену с портфелем и листами бумаги) точно хотят быть наследниками великой традиции. Логично что у группы «авторов» получается смешнее. Ну вот сравните один и тот же номер (версия № 1 и версия № 2). Это кусок знаменитой серии монологов про Люсю, который принес популярность Ефиму Шифрину. Сейчас он в «Фейсбуке» под именем Нахим делится мудростью, стал культуристом.
Если продолжать литературные аналогии, то это несомненно «сюжет об осажденном городе» в классификации Борхеса. Главный герой защищается от внешнего мира и звонит некой Люсе в надежде разобраться в происходящем. Для определенной публики будет понятна аналогия с агентом Купером, который надиктовывал сообщения своей Diane (лучше бы ее не показывали в третьем сезоне «Твин Пикса»).
Особенно это литературное стремление заметно в годы, когда начал гнить СССР, но еще чувствовались анфилады высокой культуры. Вот, например, первое выступление Коклюшкина на телевидении в 1984 году. Передача «Вокруг смеха», такая кузница кадров, гоголевская шинель артистов эстрады. Ему 37 лет, но выглядит еще старше. Морщинистое лицо, модный длинный пиджак в игривую клетку. Сильно сгорбившись, он читает со сцены рассказ. Сам текст — практически соцреализм: «Была весна, мы слушали как на деревьях лопаются почки». Потом все выруливает в классическую комедию с повторениями и спокойной ненавистью к человечеству. Сравните например с первым выступлением Задорнова в той же передаче. Он куда спокойнее обычного, свою знаменитую телегу про девятый вагон предваряет аккуратным вступлением с оборотами вроде «жизнь удивительно парадоксальна».
Это уже потом, когда простой редактор отдела сатиры радиопередачи «С добрым утром!» Регина Дубовицкая создала «Аншлаг», бесподобную империю юмора, которая своим гнетом раздавила мозги телезрителям 90-x, римскими легионами прошлась по коллективному бессознательному, все повалится в известное место. И простой зритель «Вокруг смеха» не найдёт вокруг себя путевок в санаторий, вымпелов, фельетонов в газетах. А что найдёт? В целом ничего.
Коклюшкин оставался более-менее таким же. Наоборот отточил форму, поздние работы похожи на так называемые one-liner, шутки в одну строку. Если западные мастера жанра (особенно Джимми Карр) сочиняют их про твою мамку и инцест, то у нас больше любят тихую ненависть к жизни в целом. Вообще, конечно, человек такой явной скромности вряд ли мог стать звездой в наше время. Нынешние юмористы типа Эльдара Джарахова, Киевстонера или там Паши Техника берут зрителя нахрапом.
Приятель Коклюшкина Лев Новоженов, также знакомый любому ребенку моего поколения (не в меру занудный дед в очках и с квадратной стрижкой из адской передачи «Времечко»), вспоминает: «Однажды мы с В. М. предприняли пешеходный круиз по московским памятникам русским классикам. Перед каждым памятником бухались на колени и говорили: «Прости нас, Николай Васильевич, за то, что мы так плохо пишем. Прости нас, Федор Михайлович»…
Большинству современных авторов стоило бы повторить этот поход. А нам, грустным зрителям, остается вздыхать и пересматривать монологи Коклюшкина. Спи спокойно!
