Авторы проекта «Под лед» Свят Павлов и Павел Мицкевич взяли предельно честное интервью у русского рок-барда Бранимира Паршикова. О настоящем андеграунде, хорошей войне, правильном дарк-фолке и социальном протесте.
Свят: Я предлагаю начать нашу беседу с вашей цитаты: «Я продолжаю быть андеграундом. Андеграунд — понятие растяжимое. Кто-то продолжает там быть поневоле, а кто-то там находится принципиально. Те, кто находится принципиально, — они, конечно, не подали мне ни одного примера, чтобы я мог доверять качеству их жизни». Ты — андеграунд поневоле или это принципиальная позиция?
Бранимир: У меня так сложилось, что все стало принципиальным. Мои песни непростые, материал сам по себе специфичный, не предназначенный для широких масс изначально. Если у тебя нет определенного жизненного и интеллектуального багажа, то его очень сложно воспринимать. Тем более люди не всегда любят, когда у них что-то в глубине раскапывают, когда задевают за живое. Например, есть группа «Порнофильмы» — это шмаль, самосад. А есть группа «Адаптация» — это героин. Когда люди начинают курить шмаль, они знают, что не подсядут, и это не закончится сумасшествием. А есть меломаны, которым необходимо нечто более сильное и опасное. Ну так вот, я — героин. Наверное.
Свят: А «Последние танки в Париже» — шмаль или героин?
Бранимир: Ближе к героину. Но я их не люблю.
Свят: Почему? Они ведь тоже героин.
Бранимир: Мне кажется, это очень деструктивная группа. Но они — явление. И это не зависит от моих субъективных оценок.
Свят: Я слышал, что тебе предлагали баттлиться с Лехой Никоновым.
Бранимир: Был такой разговор с человеком, через которого можно было это устроить, но дальше разговора дело не пошло. В любом случае я бы не стал этого делать, потому что не батлл-рэпер, и это просто не мой формат. Зачем лезть на чужую поляну? За просмотрами? Или кому-то чего-то доказывать?
Свят: Ок, давай вернемся к твоему месту в андеграунде.
Бранимир: Я не хочу говорить пафосно, что «человечество еще не готово к пониманию моего творчества», что оно пиздец какое элитарное и все такое. Просто оно не всем нужно, и я это объективно понимаю. Написать что-то попроще и более форматно я пробовал и в итоге плевался. Ведь я знаю, что могу сложнее и лучше. Знаешь, был какой-то фестиваль, где Роме Зверю дали премию за поэзию…
Свят: Каннский? (Рома Зверь получил награду Каннского кинофестиваля за саундтрек к фильму «Лето» — ред.)
Бранимир: Я про другое. Если ты не читал Вийона, Рембо и других крутых чуваков, то для тебя, блядь, и Рома Зверь — поэзия. Я даже не могу наших основных русских рокеров назвать поэзией, ибо по сравнению с каким-нибудь Галичем — это недотяг. Я же не хочу делать продукт ниже, скажем так, моего статуса. При том, конечно, андеграунд — понятие растяжимое. В традиционном понимании я тоже не могу себя считать андеграундом. Недавно мы с моим товарищем пришли к такой радикальной точке зрения, что андеграунд кончается там, где начинается платный вход. И похуй, на что ты потратишь эти деньги: на золотой унитаз или доширак в поезде…
Свят: Если менее образно, то, по твоему мнению, андеграунд — это всегда принципиально некоммерческая движуха?
Бранимир: Если рассматривать с традиционной позиции 90-х, то так и есть. Но сейчас подобных коллективов я просто не знаю. Либо торгуют дисками, либо платный вход.
ПЕСНИ ДОЛЖНЫ МЕНЯТЬСЯ ВМЕСТЕ С АВТОРОМ
Свят: Андеграунд действительно бывает разный. В твоем творчестве, на мой взгляд, довольно четко прослеживаются несколько ключевых этапов. На раннем — это такое русское хтоническое кантри с агрессивным антирелигиозным посылом и откровенно мизантропической эстетикой. В подростковом возрасте ты якобы активно изучал родноверие и состоял в импровизированной общине «Огневластие». Расскажи про этот период времени.
Бранимир: Про общину — это шутка была, никуда я не входил и никакими оккультными практиками не занимался. Разве что читал книжки по родноверию, бухали в лесу с кентами, фоткались на фоне черепов. Вот и все.
Павел: Известно, что на тебя оказало сильное влияние творчество Дениса Третьякова и «Церкви детства». Денис — открытый оккультист, и этот аспект его жизни неразрывно связан с творчеством. Какое место эзотерика занимает или занимала в твоей жизни?
Бранимир: «Церковь детства» до сих пор сильно влияет на меня. Как и на многих других музыкантов. Да и не только музыкантов. На одном из их их концертов я видел советника президента России по геополитике, он плясал под песню «Сатана, приди!». Очень разные люди врубаются в «Церковь детства». Денис (Третьяков — ред.) — единственный гений в России, остальные по сравнению с ним — чепуха, рангом ниже. Это единственный человек из русского андеграунда, который чего-то стоит в масштабах вечности и который войдет в вечность. Что касается эзотерики, то раньше она играла большую роль в моей жизни и творчестве. Но сейчас уже не играет.
Свят: А что поменялось за это время? Был какой-то ключевой, поворотный момент в твоей жизни, который резко поменял мировоззрение?
Бранимир: Все поменялось. У меня и в жизни, и в творчестве были разные этапы. Был в свое время и оккультизм, и Кроули. Но вопросов веры я не касаюсь, потому что не считаю нужным это обсуждать. А так у меня с головой все сейчас куда лучше, чем раньше.
Павел: В 2016 году ты выпустил альбом «Жизнь на глубине». На нем перезаписаны старые песни из твоего раннего периода. При этом убраны или изменены многие богохульные строчки. Не кажется ли тебе, что это попытка усидеть сразу на двух стульях — не потерять старые песни, но при этом сгладить острые углы, которые для тебя сейчас неприемлемы. Честно ли это?
Бранимир: Это честно, потому что сейчас у меня нет никаких вопросов к богу. Было бы наоборот нечестно их исполнять в том виде, в котором они были написаны. Считаю, что песни должны развиваться и расти. Как у Башлачева с песней «Подвиг разведчика». Была такая запись, где он играет, играет и вдруг останавливается. Так, песне уже пять лет, старенькая, нужно в тексте что-то менять. Вот у меня также все.
Свят: То есть твоя позиция в том, что тексты должны жить и меняться вместе с тобой?
Бранимир: Это мое мнение, тут никому ничего не навязываю. Я люблю свои песни 2007−08-го годов, написанные мной в период жесточайшего нигилизма и алкоголизма. Но если их исполнять в том виде, то это было бы какое-то непонятное караоке. Нужно исполнять песни так, как они из тебя исходят. В будущем я бы хотел избавиться от мата в текстах, но пока не выходит. Сложно.
ХОРОШАЯ ВОЙНА — КОГДА ЗАЩИЩАЕШЬ СВОЮ ЗЕМЛЮ
Свят: Где-то с начала 10-х содержательная и стилистическая сторона твоего творчества стали меняться. Например, в твоих песнях появилось много патриотической повестки. С чем это связано?
Бранимир: Патриотическая повестка и раньше была.
Свят: Только ты ее так часто и явно не артикулировал.
Бранимир: Я тогда другие темы исследовал. Раньше меня скорее интересовали бездна и ад, но я все уже по этому поводу высказал. Зачем пихать «повестку» в песни про любовь или про архитектуру ада? Они там не нужны особо. Сейчас меня интересует русское, жизнь в провинции, будущее. Я всегда, несмотря на все свои нигилистические заскоки, был русским патриотом. Перед тем как написать песню «Мангал», у меня уже были песни «Леший» и «Счастье», и они активно исполнялись на концертах наряду с богооставленским мрачняком.
Свят: В 2014 году у тебя вышел альбом «Уже Поздно». Главным образом, альбом был посвящен украинским событиям, а все вырученные от его продажи средства пошли на помощь детям в Донбассе. События в Донбассе стали каким-то переломным моментом в твоем творчестве?
Бранимир: Я записал этот альбом очень быстро, всего дня за три. Хотелось откликнуться и сделать что-то хорошее для детей. Мы около 100 тысяч рублей тогда отправили в фонд «Дети под обстрелом». Режиссер Алексей Смирнов им занимается. Сейчас фонд называется «Отряд Ангел» и оказывает помощь мирным жителям. В этом году я планирую либо самому отвезти гуманитарку в Донбасс, либо отправить вырученные средства с продаж туда — как получится, в общем.
Свят: Спустя пять лет, как ты оцениваешь нынешнюю ситуацию на востоке Украины? Испытываешь ли ты разочарование?
Бранимир: Нет пока разочарования. Ничего в Донбассе еще не закончилось.
Свят: В этом ведь и проблема.
Бранимир: Думаю, что еще рано испытывать разочарование. Посмотрим.
Павел: У тебя также были радикально пацифистские песни: «Прешбург», «Лили Марлен», «Пощады нет». Позднее у тебя уже выходили явно милитаристские вещи, к примеру «Проснись и в бой». Не видишь ли ты в этом противоречия? Какие войны правильные и хорошие, а какие нет?
Бранимир: Я не пацифист. На самом деле все эти песни написаны примерно в одно время. «Прешбург» и «Лили Марлен» в 2010-м, «Проснись и в бой» в 2010-м или 2011-м году. Что касается войн, то хорошая война — это когда ты защищаешь свою землю.
Свят: Другими словами, есть правильная война и неправильная, верно?
Бранимир: Я бы так не сказал. Война — это данность, в которой приходится примыкать к одной из сторон, отсидеться не получится. Есть война, которая тебе ближе. Вот конфликт хуту и тутси — я не знаю, кому там сочувствовать, кто там прав, из-за чего рамс начался, это далеко. Украина же рядом — не сочувствовать невозможно, не переживать трудно. Мои песни никогда не несли мощного антимилитаристского высказывания, скорее они описывали данность, к которой мы все должны быть готовы. В той же «Лили Марлен» происходит известный русской литературе конфликт между чувством и долгом. Герой выбирает долг, но в итоге понимает, что это была не его война.
Свят: А как понять, твоя война или нет? Вот война в Сирии — это наша война?
Бранимир: Я не знаю, что в Сирии происходит. Этим вопросом я вообще не интересовался и не могу давать какие-то оценки. Наверное, это не мой конфликт, не моя война.
Свят: Продолжим тему патриотизма. В какой-то момент патриотизм в РФ стал трендом и общим местом. Причем каждый под ним понимает совершенно разные вещи. Скажем, есть депутаты-патриоты, националисты-патриоты или условный Захар Прилепин-патриот. Все участники этого интервью тоже в каком-то смысле патриоты. Но далеко не всегда ясно, что люди вкладывают в понятие «патриотизм». Ты можешь прямо и понятно обозначить свои политические взгляды?
Бранимир: У меня нет политических взглядов, я политикой не интересуюсь. Я музыкант. В политику сейчас лезут все — спортсмены становятся депутатами, о ней громогласно рассуждают актеры и артисты с такими умными рожами экспертов. И на голубом глазу несут какую-то дичь. В политике компетентно разбираются политологи. И то не все.
Свят: Ну вот уже упомянутый сегодня Никонов тоже музыкант, и у него вполне понятные политические взгляды.
Бранимир: Он разве в какой-то партии состоит?
Свят: Он — анархист. Я слышал, что им не нужны партии.
Бранимир: Я ни в каких партиях не состою, и мне сложно говорить о политических взглядах, поскольку политика не является полем моих интересов.
Павел: Я знаю, что ты дружишь с Захаром Прилепиным, который крайне критично и в целом отрицательно относится к русскому национализму. Как к современному русскому национализму относишься ты? Формации условного «Спутника и Погрома».
Бранимир: Егор (Просвирнин — ред.) умный человек, мне нравится читать его посты. Но не более. Я не очень хорошо разбираюсь в политике, в последние годы она меня особенно не интересует. В моей жизни ничего не зависит от политического строя в стране. Я занимался и занимаюсь своим делом.
ЗАПРЕТНОЕ ИСКУССТВО ВОЗРАСТАЕТ В ЦЕНЕ
Свят: Многие критики относят твою музыку к дарк-фолку, также в известном смысле политизированной музыке, особенно в стилистическом смысле.
Бранимир: Определенные альбомы действительно выполнены в этом ключе, например те же «Песни утопающих». Когда эту работу заметил Андрей Бухарин из журнала Rolling Stone, он охарактеризовал ее как «русский дарк-фолк». Мне понравилось то, что Бухарин очень круто подметил, что мои корни ни хрена не от Башлачева, а от Майкла Джиры из группы Swans. Андрей был одним из немногих, кто понял, чем я занимаюсь.
Свят: Если говорить о Дугласе Пирсе и Death in June, то в их стиле исполнения да и в самой сформировавшейся вокруг них эстетике крайне много напускного и искусственного…
Бранимир: Безусловно. Я был на концерте Дугласа Пирса в далеком 2013 году в Петербурге. Я не увидел подлинной магии, волшебства и того, что завораживает. Мне безумно нравились все эти песни на записях. И не только Death in June, но и их коллег по цеху — Sol Invictus, Current 93. Я ждал волшебной мистерии, ждал, что я прикоснусь к чему-то таинственному и чудесному. Вместо этого я увидел уставшего от жизни разомлевшего дядьку. Пирс вышел в камуфляжной хуйне, в которой у нас рыбаки рыбу ловят. Накатил коньяку, блядь, и думает о том, как поскорее бы выебать в жопу своего клавишника. Нахуя было все это затевать? Но буквально через пару месяцев на концерте группы Swans я увидел подлинное инферно. Я увидел то, чего не ожидал увидеть.
Свят: То есть культурные корни твоей музыки следует искать не в Дугласе Пирсе и Death in June, а в Майкле Джире и Swans?
Бранимир: Мои культурные корни — это «Калинов Мост», «Церковь детства» и Swans. Хотя тех же Летова и Башлачева я тоже котирую.
Павел: Я слышал, что у тебя со Swans была коллаборация.
Бранимир: В конце года мы с гитаристом Swans Кристофом Ханом играли квартирник, и он предложил мне помочь записать гитары. Для меня это было легким шоком, я с удовольствием согласился. В начале года мы записали сингл, пока он не вышел в свет. В конце июня у нас будет два совместных концерта с Кристофом в Ростове и Волгограде. Для меня это важный проект, поскольку я мечтал записаться с Кристофом 12 лет, когда я услышал его записи с Денисом Третьяковым.
Свят: Поговорим о другой стороне твоего творчества. У тебя в целом репутация такого протестного рок-барда…
Бранимир: Но я все-таки не Дин Рид.
Свят Павлов: В одном из последних интервью ты с явным скепсисом комментировал недавнюю историю с отменами концертов в РФ. Во многом твоя позиция перекликается с позицией рэпера Гнойного, снявшего целый клип «Я буду петь свою музыку», в котором он в обычной манере высмеял весь околопротестный рэперский движ. Предлагаю расширить тему. Что вообще не так с культурным протестом в современной русской музыке?
Бранимир: Я досконально не знаю позицию Гнойного, поэтому могу сказать за себя. Так вот, если тебя запрещают, можно по-разному на это реагировать. Можно сидеть и плакаться мамке на кровавый режим, а можно быть как Pussy Riot. Запретное искусство возрастает в цене. Когда происходит прецедент — казаки нагайками расхерачили твою выставку, ЦПЭ (Центр по противодействию экстремизму — ред.) внесли твою песню в запретный список, хозяева клуба после давления запретили сейшен — возникает мощный информационный повод.
Вот Pussy Riot очень грамотно распорядились ситуацией. Танцы в храме их привели к разогреву у Мадонны, нормальным гонорарам, мировой известности.
«Протестная панк-группа из России», у которой нет репертуара по сути — только акционизм, все. Шумиха же была колоссальная! И они грамотно воспользовались попаданием в информационное поле… А легковерные западные рок-звезды, что тянули за них мазу, думали, что девчонок сатрапы плющат за песенки. А песен нет нихуя от слова «вообще». И никто их знать не знал до случая с храмом. Притом после танцев, когда девчонки резво заскочили в медийное поле, Pussy Riot гораздо больше народа осуждало, нежели одобряло. Но такая внушительная амплитуда любви-ненависти как раз и раздула их мыльный пузырь до невероятных размеров. Вот в чем феномен Бузовой? Ее же хейтит куча народа. От этого идут прослушивания и просмотры — твою музыку слушают и на твои концерты ходят не только твои почитатели, но еще и хейтеры, чтобы посмотреть на уебище.
Свят: На твои концерты хейтеры ходят?
Бранимир: Наверное, да. Думаю, что ходят.
Свят: У тебя были конфликты со зрителями прямо во время концерта?
Бранимир: Последний раз такое было в Ульяновске. Человек бил кружки и ругался матом. Его выкинули из кабака как в фильме «Зеленая книга», только ебальником об лед. Я знаю, что на всех пиздатым не будешь. Исполнитель должен быть к этому готов.
Свят: В качестве удачного примера социального протеста в музыке ты называл группы 25/17 и ГРОТ, которые выстрелили в начале 10-х. Тебе не кажется, что они по большому счету создали временный модный тренд на здоровый образ жизни, но в целом это слабо повлияло на культурный процесс. В конце концов сам тренд ЗОЖа постепенно исчез.
Бранимир: ГРОТ мне нравился именно образца начала 10-х годов, 25/17 продолжают нравиться и сейчас. ЗОЖ-сцена существует до сих пор. Просто она не так востребована, как это было в начале 10-х.
Свят: А с чем это связано?
Бранимир: Все циклично. Мне кажется, что ЗОЖ-сцена возродится. Она появилась как реакция на нигилистическую волну. Как реакция на хип-хоп про шмаль и про блядей. Сейчас какое-то время опять будут петь про шмаль и про блядей. В современной музыке все очень изменчиво, но пока общая волна одна и та же — уныние, декаданс, «мертвые найки» (речь идет о треке Pharaoh — ред.). Но все быстро может поменяться.
СЕЙЧАС ПОЭТЫ ВОСТРЕБОВАННЕЕ НЕКУДА
Павел: Мы в каком-то смысле с тобой коллеги. Ты говорил, что пишешь книгу про андеграунд. Как продвигается работа?
Бранимир: Она называется «Цветы пустыни». На днях мы достигли договоренности с издательством «Выргород». Надеюсь, что эта книга будет издана либо по осени, либо в конце года. Я писал ее с 2007 года и долго к ней не возвращался. Я приеду с тура и начну ей заниматься. Мне нужно дописать несколько глав и расшифровать пару интервью. Думаю, что все получится.
Свят: Кто будет в твоей книге?
Бранимир: Там будут все, кого я хотел бы видеть. «Адаптация» будет — сейчас для них важный момент, группа распалась. Мне кажется, стоило бы написать что-то большое и значимое, чтобы подытожить их путь, который являлся для меня во многом примером. Будет «Церковь детства» и Денис Третьяков, потому что Денис — единственный гений сейчас. «Рада и Терновник» еще. Будет глава про уже ушедших, про Корнея, Бенефактора, Пашу Клеща.
Еще у меня висит книга прозы. Она уже готова, но я не спешу ее издавать — хочу премию (смеется).
Павел: Последний вопрос. У Непомнящего были строчки: «А что поэт? Лишь солдат — дело гиблое». Нужны ли русскому народу поэты и какое их место в современной русской культуре?
Бранимир: Сейчас поэты востребованнее некуда. Если ты сам себе менеджер, то ты вполне можешь быть востребованным. Возьмите женскую поэзию — Ах Астахова, Сола Монова, Полозкова — они собирают нормальные залы, ездят в туры, у них все хорошо. Я правда не готов судить, насколько хороша их поэзия, поскольку я не читал ни одного стихотворения никого из них. Есть поэт Алексей Никонов, который на чтениях собирает нормально народа. У него все хорошо — продает книги по косарю, насколько я знаю. Он востребован вполне. Я не думаю, что сейчас какое-то тяжелое время для поэтов. Сейчас основная проблема в том, как донести свою поэзию для потенциальной аудитории. Есть какие-то тихие творцы, но они очень скромные люди, они не будут себя никому агрессивно навязывать.
Свят: Другими словами, главная проблема современных поэтов в доставке контента?
Бранимир: Был, например, отличный поэт Боря Усов, ныне покойный.
Несмотря на свою закрытость, герметичность и полнейшее отрицалово, он имел свой достаточно большой круг почитателей. Реализовался он или нет? Думаю, что да. Просто, если бы он хотел денег, они бы, возможно, у него были. Но он их не хотел и прожил так, как хотел прожить.
Свят: Блиц! Три лучших протестных музыканта в России прямо сейчас.
Бранимир: Денис Третьяков и Ермен Анти. У Дениса вселенский протест. Он замахнулся на новую религиозную парадигму. Он замахнулся на весь порядок вещей. А Ермен, на мой взгляд, один из самых честных музыкантов в нашем андеграунде. Мы знакомы с 2006 года, и он всегда был честен. Больше не могу назвать, потому что это будет что-то слишком условное.
Свят: Дон или Волга?
Бранимир: Волга.
Свят: Дуглас Пирс или Бритни Спирс?
Бранимир: Бритни Спирс.
Свят: Какую одну книгу должен обязательно прочитать каждый русский человек?
Бранимир: Евгений Водолазкин «Лавр».
Свят: Три лучших правителя в истории России.
Бранимир: Блядь, хочется назвать Петра III (смеется)
Свят: Елизаров нам в интервью говорил, что тот, кто быстрее всего умер, тот и самый лучший правитель.
Бранимир: Мишаня красавчик. Кто у нас был хороший? Гостомысл, блядь. Нет такого, кого бы я хотел назвать. Ко всем есть вопросы.
Свят: Что бы ты сказал, если бы у тебя была одна минута в прямом эфире украинского телевидения?
Бранимир: Была такая история. Зяблик, Китай и Ваня шли через поляну на Шанхай. Первый шел Китай. Второй — Ваня. Зяблик — третий. И шел навстречу Саня Волчок. Задели его плечом. Ваня задел. Китай задел. Зяблик нихуя не задел. Ну и короче пиздец, а выцепляют теперь Зяблика. Зяблику пришлось отгребать. Блядь, жалко пацана. Все. Пусть они там разъебываются в метафорах.
