Алексей Голубев (далее — А.Г.): Когда я читал перед интервью твою книгу «История Рок-Группы. Когда боги дарят людям имена», то для себя отметил, что основная часть повествования о группе укладывается в 330 страниц, при этом только 20 из них посвящены периоду с 2009 по 2016 годы (книга издана в 2017 году — ред.). Ты пишешь: «повествование ускоряется, меняются эпохи». Эпохи меняются, но всё же почему так мало современной истории «Психеи»?
Андрей Оплетаев (далее — А.О.): Во-первых, это период очень недавний и очень странный, я его еще не успел осмыслить. Он для меня до сих пор содержит множество загадок. То есть я чувствую грандиозность каких-то событий, можно даже сказать «величие» — в рамках нашей жизни, того, что мы делаем. Период очень экспериментальный, очень странный, и к нему не подобраться так, чтобы что-то подробно взять и сказать. Книга состоит из историй, которые я рассказываю друзьям или каким-то там новым знакомым. По сути, там всё — вот такие истории. А из того периода мне нечего особо рассказать, кроме как сказать, что в общем-то была вот такая мощная и странная фигня, и что о ней думать, я сам до сих пор не знаю.
А.Г.: То есть «большое видится на расстоянье», как у Есенина? Пока еще не готов это осмыслить?
А.О.: Наверное, да. Я не уверен, что это вообще мне когда-нибудь откроет свой смысл. Мне даже хорошо это ощущать как загадку. И в более ранних событиях тоже немало загадок, но с ними я примерно разобрался. «Что это было? К чему это было? Как это взаимосвязано с нынешними временами?», — все это увлекательная паутина, из нее книга и построена. У нее сюжет-то не совпадает с фабулой совершенно, и как раз это поиск вот этих «нитей». А тот период до сих пор грохочет в голове. Это как звон в ушах после концерта. Он проходит только через сутки, иногда через двое.
БИЛИСЬ ЗА ИДЕАЛЫ — ВСЁ ПРЕВРАТИЛОСЬ В ЩЕБЕЧУЩИЙ ФАНТИК
А.Г.: Хорошо, а в чем заключался тот самый «тектонический сдвиг»? Он касался только «Психеи», или сцены, или вообще смены жанров, стилей, или каких-то личных ощущений?
А.О.: Там вообще все сошлось: и наше личное взросление, и перемена отношения к тому, чем мы занимаемся, как мы этим занимаемся. Как сегодня, например, вспоминали в гримерке. Раньше для нас очень было важно неистово рубиться на сцене, вот просто от начала и до конца, это было так же важно, как и музыка, которую мы играем.
А сейчас мы погружены в саму музыку уже больше. Мы не то, чтобы совсем не прыгаем и не бесимся на концерте, но такой фокус сместился. Вроде как повзрослели, но не в смысле «успокоились», просто внимание на другое переключается. Спокойствия никакого нет, оно просто ярость уже внутри, и тебе хочется демонстрировать немножко другие вещи, чем ловкость, выносливость и безголовость. В том периоде все совпало: взросление, смена сцены, вылезли на поверхность какие-то вещи, которые раньше для нас были неочевидными. Мы многое идеализировали, в том числе насчет сцены.
А.Г.: Например?
А.О.: Для нас казалось, что вся эта хардкор, нью-метал, вся эта «альтернативная» тусовка — это нечто такое честное, от сердца, такое настоящее. Все-таки у нас там была идея о том, что все едины. А потом просто эти юношеские иллюзии немножко отпали сами собой, некоторые отпали в ходе каких-то событий. Происходят какие-то вещи, ты понимаешь, как они на самом деле устроены, особенно когда ты глубоко в индустрии. Все сместилось в сторону индивидуализма, не стало никакой огромной тусовки. Кто-то там и остается тусовкой. У нас, конечно, есть и своя тусовка, свои друзья-музыканты, свои мысли о том, какие музыкальные течения имеют смысл, какие — не имеют. Это еще произошло, когда сильно коммерциализировалась вся эта альтернативная музыка, когда телеканал «A-Оne» сделал всю эту движуху очень широкой, очень глобальной, и понеслась.
Заиграли, полезли в этот звук все, кому не лень разучить гитарные партии. Все стали делать группы, все стали гастролировать, эта волна их всех схватила и понесла. Но так как она была во многом искусственно взращена усилиями медиа-канала, она довольно быстро, в течение двух лет сошла на нет. И все эти группы просто-напросто пропали.
А.Г.: В 2007 году я был 15-летним подростком, и уже тогда мне в голову закрадывались сомнения, что некоторые группы пишут тексты просто исходя из того, что «схавают» подростки. Более того, мне казалось, что не они сами их пишут, а условный продюсер, исходя из каких-то психологических предпочтений пубертатной публики. Так ли это было?
А.О.: Нет, продюсеров там практически ни у кого, мне кажется, не было. Может быть, были группы, которые сами не умеют писать тексты, и для них пишет тексты друг или там кто-то еще. Но вряд ли было такое, что специальный какой-то там гострайтер за деньги им пишет тексты, попадая в запрос публики. Нет, вот эта одинаковость текстов исходит исключительно из конъюнктуры, условного стиля — «нам надо петь об этом». Но мне видится, что это, скажу резко, от скудоумия. То есть, когда ты хочешь петь, но не знаешь, о чем петь, слушаешь, о чем поют другие, думаешь: «надо петь об этом же». И сочиняешь такую же лабуду. Стоящий текстовик — это когда я не могу угадать, о чем будет следующая строчка, о чем будет следующее слово. Когда он мне все время что-то открывает. А когда начинается «пу-пу-пу-пу», и я могу просто брать и предугадывать, что будет дальше, чем песня закончится, то это всего лишь наброс образов каких-то, каких-то штампов, шаблонов. И у меня внутри ничего не пошевелилось, ну кроме того, что немножечко тошнит.
А.Г.: Мне кажется, все эти песенки типа «без лишних слов нажми на курок» (группа «Оригами» — ред.) с их стороны были просто такими нечестными, лицемерными попытками заработать на каких-то подростковых эмоциях. Я тогда думал так: «Ладно, окей, ребят, „нажми на курок“, но вы на сцене, вы репетируете, ездите с гастролями, какое к черту „нажми на курок“? Ваш образ жизни с этим расходится абсолютно». Это также, как условный поп-панк про то, как они весело бухают, ширяются, не работают, а в итоге — они гастролируют, и на сцене, а те, кто пытаются жить таким образом — они у помойки.
А.О.: В общем-то, да. Ну, конечно, есть на этот счет такая отговорка, что это все художественные образы, и так далее. Но по мне это — да, лицемерие, говорить о том, чего ты а) — не знаешь, б) — не чувствуешь. То есть это все удачная такая зацепочка в запрос целевой аудитории. Я даже не против этого приема, но есть такая вещь, как художественный язык, собственная мораль — из чего и состоит искусство. Я могу сказать о том, что «жить у помойки», «нажми на курок», «весело бухай на скейте», «закусывай спирт сникерсом» и типа «устрой дестрой», и вся вот эта херня. Но при этом, если я буду соблюдать необходимые условия для того, чтобы это считалось поэзией. Скажем так, о концерте может спеть группа «Louna», и о концерте может спеть группа «Курара», это песня «Е-Рок». И это пиздец какая разница! Это разные формы жизни, я бы даже так сказал. И тут дело не в попадании в запрос, а в том, сможешь ли ты совладать с той задачей, которую ты взял.
А.Г.: Я понял. А как вы вообще пережили этот кризис надежд, ожиданий, взрослений, этот условный 2008-й, когда спал интерес к подобной музыке в целом?
А.О.: У нас это все случилось раньше, для нас 2008-й, по большому счету, был загодя уже мертвым. Как и 2007-й. Для нас все самое интересное, и самый вот этот вот взрыв, взлет был гораздо раньше. И там было действительно все очень сильно, многое было по-настоящему. А когда вдруг мы увидели огромные залы, заполненные ну совсем уж подростками.
Ты приходишь на концерт, а они все одинаковые. Вот также и люди, которых сюда привела волна, мода, а не те, которые создали эту волну. И когда вот появился весь этот 2007-й. Для кого-то это золотые времена, для нас это уже всё. В том, что ты собираешь полный зал, уже не было никакого подвига, ты ничего для этого не делал.
И потом 2008-й… Ну как, пережили как-то, просто берешь и переживаешь. Понятно, что мы грустили о том, что бились за какие-то идеалы, а превратилось все в весело щебечущий фантик. Одни и те же люди на твоих концертах и на концертах каких-то групп, которые вот только что появились, и они просто чепуха. Дело не в том, что мы — молодцы, а они — говно, а просто это объективно скучнейшая музыка, там ничего не находишь, чтобы ты сказал: «да, я понимаю этих людей, которые сюда пришли». Мы, конечно, еще придирчивые…
А.Г.: Насколько я понимаю, вы были одними из создателей этого «альтернативного» тренда, а в итоге от него ушли?
А.О.: Да, было прямо сознательное «нажимание на тормоза». Чтобы вот все куда-то там побежало вперед. «Психея» в свое время была без ложной скромности локомотивом всего этого. То есть и без нас существовала альтернативная культура, были фестивали «Учитесь плавать», в Москве была целая движуха, и в Питере там что-то росло и шевелилось. Но с появлением группы «Психея» — а мы встали на ноги довольно быстро — очень многое изменилось, сильно все изменилось. Появился новый звук, начала нарастать критическая масса. То есть альтернативный концерт в те времена, когда мы приехали в Питер из Кургана, собирал порядка 300 человек. На нашем первом выступлении в питерском клубе «Полигон» с группой «Scang» было как раз 300 человек. Это был успех, прям шикарно для тех времен. Буквально через полгода мы собирали 600−700 человек, то есть полный клуб.
ПРИШЛИ В МУЗЫКУ НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ШЛЕПАТЬ ДЕНЬГИ
А.Г.: Я заметил ваше неприятие к коммерциализации альтернативной рок-сцены в России, но при этом нейтральное отношение к такому же коммерчески успешному музлу на Западе — «Korn», например, «Rammstein», вы же выступали у них на разогреве. В чем разница между этими попытками быть коммерчески успешными?
А.О.: Существенная разница. Я даже скажу не о разнице между «у нас» и «у них», потому что это разнополярные миры, устроенные совсем по-разному. Они даже не притягиваются как магниты. Вопрос не в коммерциализации как таковой. Мы вообще ничего не видим плохого в том, чтобы группа зарабатывала деньги. Другое дело — чем ты зарабатываешь деньги. Если ты сознательно делаешь упрощенное музло, упрощенный текст, пишешь о том, что «вот мы — рок, вот мы — концерт, вот мы — дестрой, вот мы — протест, вот мы — ля-ля-ля», ну это, блядь… Существует такая тетрадка с названием «шаблоны и штампы», вот ты ее открываешь, и там вот всё про это. И ты пишешь только об этом. Хрен с ним, даже только об этом, но какими словами, какими словосочетаниями? И когда у тебя все вот так прилизано, во всех смыслах, и такой радиохит, все так красивенько… Это не творчество, это не высказывание.
А.Г.: А в чем отличие западных групп? Они, получается, не встраивались в эти тренды, они их создавали и просто становились коммерчески успешными или как? Почему к ним нет негатива?
А.О.: Ну почему к ним нет негатива? Просто ты смотри, вот мы сейчас говорим о коммерческих рок-группах России и коммерческих рок-группах Америки. Но в России мы называем условную группу «Louna», «Би-2» и там что еще? А в Америке мы называем группу «Korn» и группу «Rammstein» (пусть мимо Америки).
А.Г.: Ну или Fat Mike тот же из «NoFX» — долларовый миллионер.
А.О.: Да, но у них, во-первых, по-другому устроена индустрия, и это мы называем там хорошие группы, а здесь — хреновые группы. То, что мы не долларовые миллионеры, конкретно «Психея», это, на мой взгляд, лично наш проеб. Потому что мы во многих вещах раздолбаи, у нас нет вот этого прям настроя, что все силы бросить туда, откуда рванет денежный поток. Мы могли бы это сделать, мы знаем, как это делается, это набор очень простых и понятных методов, их берешь и соблюдаешь. И у тебя заработало все, пошло, поехало. Но группа «Психея» не про это. Здесь важнее высказывание. Просто шлепать нечто, приносящее деньги — это неинтересно, от этого ничего внутри не кипит, от этого не чувствуешь каких-то там свершений или подвига. Это не то, зачем мы пришли в музыку.
А.Г.: А в чем, по-твоему, отличие в музыке условного андеграунда от мейнстрима? Если можно говорить в таких терминах. И что ты под андеграундом понимаешь?
А.О.: Сейчас вообще все это размыто, и вопрос андеграунда трактовать можно настолько по-разному. Что андеграунд — это те, кто сидят в маленьких пыльных клубах, репетируют на замызганных точках, собирают 25 человек за счет того, что они уперты в какой-нибудь там слой какого-нибудь направления? И на концерт собрались все, кто не ест что-нибудь? Или преследует принципы какого-нибудь там сложного политического течения? Получается, это андеграунд. Ну, наверное, да. Или чем разделять? Андеграунд — это всё, что не в телевизоре, да? Но, по большому счету, кого вообще в 18-м году ебет, что в телевизоре?
Сейчас вообще любой музыкальный проект, который не в телевизоре, например, группа «ЛСП» — полные залы, их нет в телевизоре (группа ЛСП выступала в «Вечернем Урганте» на Первом канале — ред.). Какие-то артисты, которые появляются просто из вот такого экранчика Youtube, и от них ссыт кипятком вся страна. А у них нет ни продюсеров, никаких за ними там машин, вот этого всего промоушена. Сейчас такое время, что ты можешь быть андеграундом, но быть при этом суперпопулярным артистом. И при этом ты сидишь у себя дома и делаешь какую-то музычку на компьютере.
Я ХОТЕЛ БЫ БЫТЬ АРТ-ОБЪЕКТОМ КАК «КРОВОСТОК»
А.Г.: Какие отечественные рэперы тебе нравятся?
А.О.: Я не очень погружен в рэп-культуру, мне там многое не близко. Мне не близки всякие там пацанские закидоны, мне непонятно творчество, основанное на этом.
Я вырос на окраине Кургана. Мне это все не кажется симпатичным. Я в этом вижу только массовую трагедию и проблему лично каждого человека. Хотя, вот смотри, я люблю нежной любовью «Кровосток»."Кровосток" можно отнести к российской хип-хоп культуре? Они же чертовски особняком стоят. Они не актуальное явление, они арт-объект, они художники. Я сам бы хотел быть не актуальным артистом, а арт-объектом. Еще мне нравится, что делают пацаны из «Макулатуры» и «Ночных грузчиков». Я просто прожил почти два года в деревне, где у меня не было никаких звуков, кроме природы, и потом бах, я возвращаюсь в город, а тут что-то непонятное происходит. Я давай слушать все. И послушал весь этот топ хип-хопа. Не могу сказать, что я что-то стал слушать по кругу, хотя мне здорово понравилось то, что делает Скриптонит. Оксимирон, от которого все верещат — ну как бы да, но слушать по кругу…
А.Г.: Ты смотришь рэп-баттлы?
А.О.: Нет, я вообще баттлы не смотрю. Мне только если кто-нибудь включит, посадит меня посмотреть. Мы были перед концертом в Твери недавно, в гримерке Рубль (солист «Психеи» Дмитрий Порубов — ред.) включил баттл Гуфа и Птахи.
Поржали, посмотрели. А сам я не смотрю, это много времени занимает. Я давно-давно, чтобы узнать, что за «баттлы», о которых все говорят, посмотрел тоже баттл, где Оксимирон Джоннибоя размазал. Ну посмотрел, ну прикольно, но не настолько. Они, эти видеоролики какие-то катастрофические длинные. Что касается рэпа, вот я сейчас назвал «Макулатуру», «Ночных грузчиков» — с одной съемной хаты пацаны, скажем так (смеется — ред.), «Кровосток» — вот их можно назвать андеграундом вполне. Если говорить о том, что такое андеграунд, что — нет, то, наверное, андеграунд — это те, кто не заточен лезть в телевизор.
А.Г.: Хорошо, а рэпер Гнойный — андеграунд?
А.О.: Ну он ведет себя как андеграунд по посылу, но при этом как грамотный маркетолог. Гнойный сидит в жюри какого-то телевизионного конкурса, там сидит и Филипп Киркоров, Брежнева — ведущая (соведущие Гнойного на шоу «Успех» на телеканале СТС — ред.). Я случайно в деревне увидел, подумал: «ах вот, как звучит слово „Гнойный“ из уст Веры Брежневой». То есть это, конечно, удивительные все трансформации.
РАБОТА НА ИПОТЕКУ В СТАТУСЕ ЛЕГЕНДЫ
А.Г.: Давай перейдем непосредственно к тебе. В книге ты пишешь, что впервые зарабатывать на жизнь только музыкой у вас стало получаться в 2004 году примерно, на пике популярности. Но, с другой стороны, в вышедшей в 2014 году в рамках альбома «Оттенки любви» песне «Электричество» есть такие строчки как «любить, играть свободную музыку, чуть не подыхая с голоду, блядь». Что-то изменилось с 2004 года, или это просто отсылка к прежним временам?
А.О.: Зарабатывать деньги и быть сытым — это немножечко разные вещи. Наличие денег упирается не только в зарабатывание, но и умение ими распоряжаться. Это раз. Во-вторых, уже дважды я говорил, что мы не очень-то внимательно и всерьез относимся к вопросу зарабатывания денег. И этот заработок довольно-таки нестабилен. И в принципе ты можешь сидеть впроголодь. У нас бывали времена, когда мы записали пластинку, потратили какие-то просто гигантские, немыслимые деньги. Студия только за счет того, что мы друзья и давно знакомы, позволила нам сделать все это в кредит. Потом нам пришлось просто чертову тучу концертов сыграть, забирая оттуда только на самое необходимое. Всё остальное относили на эту студию. Вот тебе и жизнь впроголодь. И зарабатывать деньги мы начали не в 2004 году, а Рубль вообще довольно скоро перестал пытаться где-то зарабатывать, я работал до 2004 года или 2003-го. Можно, конечно, было уже и не работать, просто жить немножечко так скромненько. Но мы не умели распоряжаться деньгами и нам это все казалось: «легкие деньги: легко пришли, легко ушли». У нас не было для них никаких серьезных задач: у нас не было ни жилья, ни семей, ничего вообще. На что нам нужны были деньги? На веселый образ жизни, все. При этом нам очень многое доставалось бесплатно — начиная от выпивки и входа на концерт, заканчивая одеждой и вообще всевозможными подгонами. Тебя все вокруг знают, и тебе все хотят сделать что-то приятное. Хотя потом были времена уже, когда мне срочно приходилось устроиться на какую-нибудь работу, потому что я понимал, что в ближайшее время денег не будет, а у меня уже есть какие-то там обязательства и какие-то там потребности в стабильных деньгах. Мне приходилось взять и поработать, будучи уже в статусе легендарного рок-музыканта.
А.Г.: А кем приходилось работать за это время?
А.О.: Да кем угодно! Кладовщиком. Пацаны знакомые. У них контора, привозили одежду, делали одежду сами. Я пошел к ним, кладовщиком поработал. Я знаю эту тему всю — то есть мне можно прийти и без всякого обучения просто ознакомиться со складом и начинать работать. Пошел поработал там, перебился какой-то период. Потом я точно знал, что у меня не будет денег, но я точно знал, что мне нужно будет платить банку за ипотеку.
А.Г.: Ты взял ипотеку?
А.О.: Ну да, у меня была небольшая ипотека, на квартиру не хватало немного денег. И, прям, был такой «бах», что я пошел на месяц и поработал фрезеровщиком.
А.Г.: Фактически слесарем?
А.О.: Да-да, слесарь — это же и есть рабочий с металлом. То есть фрезеровщик — это специализация.
А.Г.: Ты в книге писал, что вы долгое время вообще не занимались никак интеллектуальными правами на ваше творчество, все это свободно распространялось и «пиратилось». Сейчас ситуация как-то изменилась?
А.О.: Во-первых, сдох рынок физических носителей. iTunes и другие площадки — сейчас они как-то контролируются группой (не знаю как, не я этим занимаюсь). Раньше нам что-то перепадало от «Капкана» (звукозаписывающая компания «Капкан Records» — ред.), какие-то там очень символические суммы, но так всегда с крупными издательствами. Точно также и в книжном бизнесе: если ты там впишешься работать с каким-нибудь крупным издательством, то ты получишь денег только за первый тираж — за тысячу экземпляров, ну, может быть, за две, если ты там вообще понравишься. Может быть, если у тебя будет вообще круто, ты станешь крутым популярным автором, они решат сделать переиздание книги с какими-то там авторскими комментариями или с чем-нибудь еще, что без тебя невозможно будет сделать, ну ты получишь деньги за второе издание. Это будет продаваться в любых объемах, ты этого никак не проконтролируешь, никак не узнаешь.
А.Г.: С «Российским авторским обществом» (некоммерческая общероссийская общественная организация, созданная в 1993 году для коллективного управления авторскими правами — ред.) вы не пробовали связываться? Вроде Глеб Самойлов с ними судился даже.
А.О.: Да с ними кто только не судился, но там все очень туго. Нет, оттуда там какие-то Диману (Дмитрию Порубову — ред.) прилетают деньги.
А.Г.: А были попытки защищать ваши права на лого? Тысячи футболок напечатали с вашим логотипом…
А.О.: Ну да, дали там какие-то типа деньги, а сами печатают, сколько хотят.
А.Г.: Либо вообще не дают, как было в нулевых, в девяностых, мимо вас прошло…
А.О.: Ну, да-да. Что там, в девяностых, вот выходит у нас альбом «Дневники одиночки» (в 2009 году — ред.) — сначала выкладывается в интернете, и буквально к концу той же недели все ларьки в Питере, в которых есть вообще компакт-диски, продают альбом «Психеи».
А.Г.: При том, что вы его не выпускали?
А.О.: Да, с черной обложкой, с желтыми буквами «Психея» «ПесниТрущобНадеждыРазбитыхСердец: Дневники одиночки» (название альбома — ред.). Все вообще везде торгуют. Торгуем ли мы сами этим диском? Нет. Мы делаем тысячу экземпляров и раздаем их на двух презентациях бесплатно.
А.Г.: Там вроде бы была какая-то история конфликта с издателем, кто-то что-то подписал?
А.О.: Да, там не издатель, а эта вечная московская тряска бумажками, и жаль, что меня не брали на эти переговоры. Я бы ему просто начистил ебасос пивной кружкой. Вот и все были бы права. Не знаю, что-то пацаны ходили с ним там пережевывали — для меня вообще непонятная абсолютно история.
А.Г.: Поговорим о двигателе твоего творчества. У вас есть строчка (в песне «В Лицо» — ред.): «я не хочу, чтобы ты постепенно остыл». У тебя бывали в жизни периоды такого «остывания»? Если да, то как ты с ними боролся?
А.О.: У меня был период, например, когда я перестал писать песни. Это я помню вообще точно, это 2010 год, когда я узнал о группе «Курара», альбом «Грясь» мне попался. Я стал слушать его. Три месяца подряд я не слушал ничего кроме него целыми днями по кругу. И тогда у меня выключилось написание песен. Я просто перестал понимать, как это делать. И где-то мне года два понадобилось, чтобы у меня опять запустился этот процесс. Но это два года переосмысления того, как надо писать песни. Что касается каких-то «остываний» — бывает вообще просто у тебя в жизни что-то в какой-то сфере не так, и ты ходишь грустный. Но не просто грустный, что «я сейчас напишу песню, как Роберт Смит», а ты просто тупо подавлен, и тебе ничего не надо. И понятно, что ничего не пишется, ничего не фотографируется (одно из увлечений Слесаря — ред.). Ты в принципе теряешь ощущение смысла происходящего.
Тут нужно просто выкарабкиваться из самого этого ощущения, пытаться это сделать каким-то там, может быть, творчеством может быть чем-то еще. Ну я не помню, у меня давно все эти периоды были.
А.Г.: Сейчас все благополучно в этом отношении?
А.О.: Да, все ровненько, все вполне себе. У меня просто устаканились в голове кое-какие вещи: что мне важно, что не важно. Плюс я еще научился разделять задачи. Раньше я ходил такой знаешь «охуенно творческий»: у меня в голове крутилась одновременно тысяча проектов. Мне казалось, что я такой ужасно креативный. За все брался по чуть-чуть, ни хрена ничего не сделал из этого.
А.Г.: Это какие-то разные виды творчества?
А.О.: Например, хочу сделать вот такой-то видеоролик, я хочу сделать такую-то музыку, мы хотим замутить такой-то фестиваль. Куча всяких вот возникает идей, и ты сам себе кажешься очень занятым. И это убаюкивает, что ты такой вроде бы при деле все время, а результат при этом нулевой. С идеями вообще ничего не происходит, только ты ходишь-ходишь, с ними, пока они у тебя либо не выпадут из головы, либо там не сгниют. А потом началось четкое разделение задач: то есть ты просто отбрасываешь все и не позволяешь себе другим заниматься.
А.Г.: Что тебя к этому подтолкнуло?
А.О.: Началось это с того, что я все-таки нашел, с кем заниматься своими песнями. Писались потому что они давным-давно, все это носилось в голове, но упиралось в то, что не было музыкантов.
А.Г.: Речь идет про группы «Тсезарь» и «Bad Samurais» (сайд-проекты Андрея — ред.)?
А.О.: Нет, это «Тсезарь», в «Bad Samurais» я был приглашенный подыгрывальщик. «Тсезарь» — это я генератор вообще всего дела.
То есть это мои песни, я там двигаю все, шевелю, и мы с пацанами вместе делаем, вот. Сначала нашелся Витька (Виктор Сапожников — гитара, синтезатор, программирование — ред.). И вроде бы я понял что вот это тот человек с которым я «да» (готов создать свою группу — ред.). Потом я увел Леху (Алексей Алешин — барабаны, программирование, музыка — ред.) из «Bad Samurais». И начали мы заниматься музыкой. Даже выступать начали, какие-то записи делать.
Потом возникла книга (первая книга Слесаря «Это становится опасным. Записки проезжего музыканта» — ред.). Тогда я за нее по-настоящему взялся — начал ее писать. Я пацанам (участникам «Тсезарь» — ред.) сказал: «Мне надо сделать книгу, я не смогу заниматься в полной мере двумя задачами, мне придется погрузиться». Потом я выпустил книгу сказал: «Пацаны, еще одну, сейчас, подождите» (вторая книга Слесаря «Куда едет ночь в автобусе» — ред.). И потом пришлось извиняться и говорить: «Бля, пацаны, трилогия. Вот, сейчас третья, и вот прямо вот клянусь не возьмусь за книгу, пока мы не возьмемся за музыку». Правда вот сейчас мало-помалу, но пишется четвертая книга.
А.Г.: Когда ее ждать?
А.О.: Хочется, чтобы примерно к осени этого года.
А.Г.: А что с новым альбомом «Психеи»? Вот вы собирали и собрали 500 тысяч рублей. Фео в одном из последних интервью говорил, что вроде как к осени тоже он будет.
А.О.: Ну вот это все вопросы к нему, потому что там все вожжи у него в руках.
А.Г.: Это будет очередное изменение в плане творчества?
А.О.: Так у нас в принципе творчество построено на принципе «изменения», поэтому, конечно, да.
А.Г.: О каких-то стилевых особенностях нового альбома можешь рассказать или пока нет?
А.О.: Нет.
Я НЕ ПЬЮ БЕЗ ЖЕНЫ
А.Г.: Сменим тему: хотелось бы поговорить об образе жизни. Леха Никонов на одном из его последних чтений на вопрос о том, как начинается его утро, сказал, что начинает его с пробежки. А как начинается твое утро?
А.О.: С завтрака для всей семьи. Я просыпаюсь в районе восьми или девяти часов утра и занимаюсь сыном, которому два года. Мы с ним встаем, у нас все эти утренние процедуры, потом я готовлю ему кашу, кормлю его. Потом к этому времени просыпается Катя (жена Андрея — ред.). Я уже практически приготовил завтрак для нас двоих.
А.Г.: Ты сейчас живешь в Псковской области?
А.О.: Нет, сейчас мы обратно вернулись, но живем тоже за городом, в Питере. То есть у меня такой вот вполне себе, можно сказать, день сурка в хорошем смысле. Я занимаюсь воспитанием ребенка. Я как мама, только папа.
А.Г.: Твой образ жизни до семьи и после кардинально изменился?
А.О.: Кардинально.
А.Г.: И как тебе это на контрасте с тем, что было раньше?
А.О.: Ну, во-первых, я уже довольно давно семейный человек, давно вообще.
А.Г.: Насколько давно?
А.О.: Уже 11 или 12 лет. Поначалу для меня это было, конечно, борьбой, несогласием. Как это так — всегда ночевать в одном месте? Как это так — ни тусовки, ни прочего? Это пришлось преодолеть нам вместе. Потом я просто привык к этому и раскусил прелести нового образа жизни, и в нем тоже круто. Про тот образ жизни я знаю вообще все. За открытиями я туда не отправлюсь. А теперь такой простой семейный образ жизни. Ну как простой, мы не среднестатистическая семья, которой скучно живется. У нас все очень весело, круто, зажигательно, просто это не в рамках тусовок, пьянок, каких-то вписок. Мы — та семья, которая любит весело бухнуть вместе и поржать. Мы с Катей в хорошем смысле веселые собутыльники. Я не пью без жены. Мы по-настоящему друзья. В полный рост.
А.Г.: Жена поддерживает тебя в творчестве?
А.О.: Да-да. Она у меня директор по всем связям с реальностью, если бы не она, я бы вообще ни хрена не делал бы. А она, как всякая мудрая женщина, видя во мне потенциал, направляет меня и в нужный момент дает крепкого пинка. И я всё делаю, всё получается.
А.Г.: А родители всегда поддерживали? Не было вопросов — чем ты там занимаешься, на что ты тратишь свою жизнь?
А.О.: Родители меня поддерживали. Таких вопросов не было вообще никогда.
А.Г.: И на начальном этапе карьеры?
А.О.: Когда мы были еще подростками, и никакой карьерой не пахло, — единственный раз мне сделали замечание. Это был конец девяностых, времена очень сложные в плане денег и элементарного «нечего есть». Мне мама сказала: «Сынок было бы неплохо, если бы ты нашел хотя бы какую-нибудь подработку, потому что нам тяжело». И все. Не было «давай заканчивай свои гитары» или «иди работать». Просто найди способ помогать своей семье, ты уже взрослый.
А.Г.: А что ты читал, когда был школьником?
А.О.: Все подряд. Само собой, приключенческие вещи — всякие там Жюль Верн, Фенимор Купер и прочее. Еще я очень любил рассказы Крапивина, советских писателей, про войну — все, что нравится мальчишкам. Кроме того, у меня была какая-то странная тяга к научной, научно-популярной литературе. Я брал книжки про какие-то подводные исследования, про космос. Мне в них было ни черта не понятно, но мне в них нравилось пробираться через это вот… Странная тяга…
А.Г.: А сейчас что читаешь?
А.О.: Сейчас я читаю, например, не вспомню писательницу, книга называется «Прыжок в длину» (автор Ольга Славникова — ред.). Это случайное попадание по рекомендации одного товарища, который написал у себя о том, что некая екатеринбургская писательница попала в лонг-лист премии «Русский букер». А современная литература в обход меня существует. Я даже в ней не разбираюсь. Ну там Сорокин, Пелевин и приехали.
А.Г.: А как тебе Елизаров? Его песни слышал?
А.О.: Да, Елизарова читал, нравилось. Песенки шикарные, песенник он охуенный.
А.Г.: Это андеграунд?
А.О.: Ну, пожалуй, да, наверно, можно так сказать. Он андеграундный, но с другой стороны, чувак может себе позволить то, что хочет делать. И это — прямо счастье. А счастье не измеряется уровнем гонорара. Оно измеряется тем, что ты чувствуешь свое предназначение и живешь, не изменяя ему.
А.Г.: Интересная трансформация — он пришел от литературы к музыке, а ты от музыки к литературе.
А.О.: Да-да. Получилось так. Ну, это такие шаги свободного человека, который берет и занимается тем, что ему нравится, и у него получается хорошо. Это классно. В телевизор он не лезет, он прекрасно понимает, что в телевизоре он никому не нужен. Там другие правила игры и другие запросы, и вообще многое придется у себя перекромсать до неузнаваемости. А зачем ему это? Ему, условно говоря, достаточно денег с его деятельности, и слава Богу, он может заниматься, чем угодно.
МЫ НА КОНЦЕРТЕ НЕ СЛАВНО ОТТЯГИВАЕМСЯ, А МРАЧНО ЕБАШИМ
А.Г.: А изданием своих книг ты полностью сам занимаешься?
А.О.: Да, но мне помогают. Есть процессы, которыми я не могу заниматься. Это — корректура и процессы, которые в основном касаются предпечатной подготовки. Я доверяю редактировать книги. Коррекция должна быть. Плюс какие-то работы с макетом. Я этого не умею делать, обычно доверяю друзьям, но в этот раз не буду мучить друзей, а обращусь к людям, которые сами ко мне обращаются, предлагают услуги. Ну, заплачу деньги, пусть сделают и все. Просто на том этапе, когда я начал этим заниматься, никаких денег у меня не было, мне помогли друзья. Потом они продолжили мне помогать, но от денег принципиально отказывались. Но я обманул их премированием. Когда вышла «История Рок-Группы», после московской презентации мы сели просто спокойно побухать и поговорить. Я им купил и подарил шифтлайновские примочки («Shift Line» — российский производитель музыкальной аппаратуры — ред.), и это было для них сюрпризом. Им было чертовски приятно, и мы элегантно обошли вопрос денег. Я погасил свое чувство долга.
А.Г.: Советовался ли ты с Никоновым, когда занимался издательством? Он в этом вопросе, наверное, мог что-нибудь подсказать?
А.О.: Нет. Только когда он издавал Медею на «Капкане» (книжное издательство, ориентированное на альтернативных музыкантов — ред.) у Копылова, я спрашивал: «Как ты там с ним?». И он мне втихаря по секрету рассказал кое-какие нюансы. Но это было тогда, когда я еще только начинал думать о том, чтобы делать книгу, она у меня еще в голове только сидела. Когда у меня был уже готовый текст, я сначала попробовал сунуться в «АСТ» — и сунулся, и получилось. Но потом я сам сказал: «Нет, ребята!».
А.Г.: Do it yorself, да?
А.О.: Да-да-да. Женщина из «АСТ», с которой я сотрудничал, оказалась родом из Кургана, буквально из соседнего дома. У нас с ней значительная разница в возрасте и, живя в Кургане, мы просто не видели друг друга. Она крупный специалист в русском издательском мире, очень известная. И она мне сказала: «Давай начнем сейчас с „АСТ“, я со своими переговорю. Возможно, тебе все это не понравится. Я это предполагаю. Тогда я подскажу тебе, как делать это самому». И она отправила меня на Ridero.ru, этот сервис ее друзья делают. И с Ridero.ru я соскочил в последний момент, когда посчитал стоимость тиража. Жена предложила разослать коммерческие предложения по типографиям. Разослал, посмотрел, понял, что мне это интересно сделать самому. Мне все хочется самому потрогать, узнать, как оно работает, заглянуть в этот будильник, потрясти его. И начал сам.
Ещё есть такой момент, касающийся маркировки возрастных ограничений. На Ridero.ru есть такое анкетирование: «в Вашей книге ебутся? в Вашей книге ебутся детально и достоверно? В Вашей книге дерутся? В Вашей книге с тяжелыми увечьями дерутся?» И ты там отмечаешь пункты, и эта циферка постепенно растет. Было ясно и понятно, что у меня «18 +» даже и без этого анкетирования. Я его из любопытства провел.
А.Г.: Что с «АСТ» не сложилось, если не секрет?
А.О.: Во-первых, они очень сильно видоизменяют конечный продукт.
А.Г.: То есть у них свои пожелания к тексту?
А.О.: Не пожелания, а требования. Они сами редактируют, у них есть свое видение рынка. Они, кроме того, что занимаются искусством, занимаются также продажей огромных объемов бумаги. Началось все с того, что они начали менять название книги, потом они начали менять обложку. Потом я узнал, что они будут издавать меня в рамках серии «Герои русского рока». Я вопил: «За что вы так с героями?». Потом оказалось, что на обложке будет серебряный оттиск «Наше радио», потому что у них партнерская программа. Мне было интересно, насколько далеко они зайдут.
А.Г.: А что они хотели убрать?
А.О.: Да всё!
А.Г.: То есть, где ебутся и дерутся?
А.О.: Да, всё, где ебутся и дерутся. Желательно ещё и где матерятся. Был один смешной момент. Там была такая фраза: «на концерте мы славно оттянулись». Я говорю: «Мы так даже не говорим, я даже не знаю людей, которые так говорят, ни слова „славно“, ни слова „оттянулись“, в нашем обществе их не существует в лексиконе, тем более в таком порядке. Мы на концерте не славно оттягиваемся, мы на концерте мрачно ебашим».
СПИСОК ЭКСТРЕМИСТСКИХ МАТЕРИАЛОВ НЕМНОЖЕЧКО НЕЛЕПЫЙ
А.Г.: Давай сменим тему. У вас одна из песен в федеральном перечне экстремистских материалов (под № 805 — «Музыкальное произведение „Убей мента“ группы „Психея“» — ред.). Как ты относишься к такого рода перечням?
А.О.: Федеральный список экстремистских материалов, ну он немножечко нелепый. У нас запретительный аппарат очень лихой, но не очень разумный, и не очень разборчивый. В этом же списке очень странные вещи: листовка, которая была найдена на остановке на окраине Барнаула, файл под названием «Doc (1)», файл под названием «Doc (2)» — что это такое вообще? У кого-то на компьютере нашли файлы без названий, и они их внесли под такими названиями в список. С точки зрения здравого смысла, это какая-то глупость, это отсутствием образования попахивает, элементарным невежеством.
А.Г.: Проблема с этой статьей в том, что ты, не знаешь, за что тебя осудят.
А.О.: Да, очень размытая формулировка. Это, конечно, тоже немножечко пугающая штука.
А.Г: Продолжая тему запретов. Как ты относишься к запрету распития в общественных местах и курения в заведениях?
А.О.: Запрет курения и открытого бухания нужны, потому что пройдет одно-два поколения, и мы получим более здоровое общество. Бухло, если оно является массовым явлением, — это огромная проблема, как на национальном уровне, так и в рамках отдельно взятой судьбы.
А.Г.: А про легализацию травы что ты думаешь? Всё-таки странно, когда людей за это закрывают. Водка легальна, трава запрещена.
А.О.: Скажем так, она же сейчас частично декриминализована, насколько я знаю. За какие-то определенные объемы ты отделываешься административкой. Это почти легализация. А вообще мне кажется сомнительной ценность наркотиков. От них проблем гораздо больше. То, что человек типа раскрепощает свой разум, — да хуя лысого, становятся, блядь, тупыми ебланами, а не раскрепощают разум.
Я не знаю ни одного человека, который стал бы талантливым за счет наркотиков. Но я знаю людей, которые сдулись от наркотиков, будучи талантливыми.
А.Г.: Есть мнение, что тем же битникам, Хантеру Томпсону это в каком-то смысле помогло. Хотя это их личные жизни поломало, но дало почву для творчества.
А.О.: Слушай, да какую почву для творчества? А что бы они без наркотиков не творили? Они просто хотели каких-то запределов и получали их с помощью наркотиков. А большинство писателей бухало как черти. Я сам люблю в состоянии выпившем писать. И мне нравится, что это за процесс получается, и часто нравится результат. Это определенное раскрепощение. Просто у алкоголя такая богатая история потребления со своими традициями и прочим. Я сейчас предпочитаю пить немного, но что-нибудь интересное. Конечно, я бухаю и простые, недорогие напитки, я не стал законченным ханжой в этом смысле. Понятно, что я не буду пить водку за 100 рублей из опасений. Сейчас у меня дома есть алкоголь. Никогда такого в жизни не было, чтобы дома хранился алкоголь. Когда он приобретался, тогда сразу же и выпивался, без вариантов.
А.Г.: А что ты предпочитаешь из алкоголя?
А.О.: Мой любимый напиток — виски. Я его понимаю, люблю и очень хорошо чувствую все его нюансы. Правда, я не разбираюсь, где там у него летают танинные облака поверх ароматовых послевкусий ореха и так далее. Я его чувствую визуальными картинками. Допустим, Inchmurrin винокурни «Loch Lomond» — у него горбатое тело вкуса с бархатными боками, реально я его только так вижу.
А.Г.: Следишь ли ты за политикой? Если да, то интересует ли тебя политический андеграунд?
А.О.: Я, честно говоря, не интересуюсь. Есть какие-то журналисты, которых почитываю, есть какие-то громкие события, которые просто тебе сами лезут в глаза. Я понимаю, что у нас есть жёсткая линия правящей партии, которая принимает такие решения, которые я не всегда понимаю или приветствую. В целом, я не интересуюсь. Я такой обособленный человек, индивидуалист, и меня интересует только происходящее со мной, с моей семьей и с моей жизнью. Меня интересует то, на что я могу повлиять, что я могу изменить, что я могу создать или уничтожить. А политика — это люди из телевизора, условно говоря. Я никак не могу на них повлиять.
А.Г.: С другой стороны, бывает, когда политика приходит сама к тебе в виде новых запретов или войны.
А.О.: В общем-то да, но я с ними ничего не могу сделать. Я могу или подчиниться ситуации, или от нее убежать. Либо стать осторожным, либо вообще просто взять и уехать жить в другую страну. Но я не могу, правда, уехать в другую страну, у меня для этого нет ни денег, ни языковых познаний. Не могу представить себе ситуацию, чтобы я взял и эмигрировал с семьей.
А.Г.: С другой стороны, возможно все, как показывает практика. Можно вспомнить Советский Союз со списками музыкальных групп, которые запрещены.
А.О.: Да-да. Возможно, я не говорю, что это невозможно. Тут просто берешь и делаешь. Но у меня в планах такого нет, хотя я бы с удовольствием пожил в какой-нибудь стране некоторое время, просто в качестве жизненного приключения. Я бы хотел пожить в теплой стране с красивыми пейзажами.
А.Г.: Перейдем к блицу. Есенин или Маяковский?
А.О.: Маяковский. У Маяковского формотворчество было революционным. Но не в плане революции в стране, а в плане того, что он делал что-то новое совершенно. Есенин был просто очень сильный поэт.
А.Г.: Korn или Nirvana?
А.О. Nirvana. Просто у них психоделическая составляющая, а для меня это важно. Korn тоже хорошо.
А.Г.: Гнойный или Оксимирон?
А.О.: Ни тот, ни другой. Мне похуй.
А.Г.: Фео или Аз?
А.О.: Фео.
А.Г.: Ну и напоследок что-нибудь пожелай начинающим музыкантам или просто тем, кто интересуется вашим творчеством, и вообще «людям планеты Земля» (песня «Психеи» — ред.).
А.О.: Послушайте нашу музыку на разных источниках звука.
А.Г.: «Источники звука» — это что ты имеешь в виду?
А.О.: Разные наушники, разные колонки, разные аудиосистемы. Особенно последние две пластинки. Вы удивитесь, насколько они по-разному могут звучать.
