Рэперы, поэты и подлива Одина
Мицкевич: Существует очень красивая легенда о меде поэзии. Бог Один похитил этот напиток, приняв форму орла. Прежде, чем он донес его до Асгарда, часть меда пролилась у него из задницы. Отныне хорошие поэты получают свой дар непосредственно от богов, а плохие — из жопы Одина. Как ты относишься к этому мифу?
Хвойный: Отличный вопрос! Считаю, что этот миф является одним из самых актуальных для современной культуры. Некоторые произведения искусства вызывают искреннее внутреннее сопереживание, а некоторые — нет от слова «совсем», и это никак с точки зрения логики не объяснить. Как говорится «либо внутри мурчит, либо не мурчит». Что касается «грязи старого орла», то это вот точно про современный культурологический фон, от мазни авангардистов до андеграундного рэпа. Раньше меня очень сильно бомбило от всяческих певцов рэпа ртом типа «Каспийского груза» и им подобных, которые читают непонятно что, непонятно как и непонятно зачем. Потом я стал смотреть на их творческие потуги именно как на испорченный мед поэзии, вылившийся из задницы оподливившегося Одина, и как-то попустило.
Люди хотят творить, у них получается прогоркло и кисло, однако они продолжают фонтанировать дерьмом изо рта, и всех все устраивает. И их самих и, главное, их слушателей. Такая-то культурная парадигма нашего времени. Собственно, пути всего два — либо ты скальд в истинном смысле этого слова, либо хуеплет. Третьего, к счастью, не дано.
Мицкевич: Чем по-твоему отличается рэпер от поэта?
Хвойный: Отличается социокультурной составляющей. Поэт — это скорее образ жизни и мышления. Определенный гедонизм, определенный надрыв, определенное не типичное социальное взаимодействие с миром. Поэтом, по-моему, может называться человек, в определенном смысле стоящий над социумом. Есть еще, конечно, так называемая «подземная поэзия», но я в нее не верю.
Кто такой рэпер? Рэпер — это человек, который скорее отзеркаливает имеющиеся вселенные, нежели чем создает новые. Хотя, к счастью, бывают и исключения. Короче, не всякий рэпер поэт, но всякий поэт- рэпер.
Мицкевич: Почему ты для своего творчества выбрал именно рэп?
Хвойный: Все очень просто. Если ты хочешь донести людям через музыкальное произведение какой-либо посыл, то ты выбираешь ту форму, которая позволяет тебе помещать наибольшее число слов в единицу времени. Условно, за три минуты трека ты можешь уложить условных 300 слов, которые будут объединены по смыслу. Если же ты юзаешь тяжелые стили музыки, из этих трех минут полторы у тебя уходят только на проигрыши, брейкдауны и на то, чтобы на пальцах объяснить басисту, почему он тупой. За все остальное время ты успеваешь спеть только несколько фраз, которые очень и очень условно можно скомпилировать между собой. Например, у меня есть песня «Пламя». Я ее написал за 15 минут, болтая под столом ногой во время ужина, просто чтобы доказать хейтерам-роцкерам, что написание тяжелой музыки с этими вашими гроулами и прочими пигвойсами не в пример проще, чем написание самого захудалого рэпа.
Музыка, по сути, это та же математика. Ты можешь выбрать любой мотив и любой жанр, но нужно понимать для чего он нужен вообще. Если ты хочешь почилить — врубай лоуфай или вейв. Если выплеснуть энергию, помахать ветками — то хардкор. Если же ты хочешь сказать что-то важное — запиливай рэп. Это как минимум логично. Есть еще, конечно, бардовская песня, под которую ты тоже можешь наплести много чего интересного, но это глубоко на любителя.
Мицкевич: Свитера, бороды, палатки, мужеложество…
Хвойный: Милая моя, уебище лесное. Вот это вот все, да.
«Кто не сидел — тот не русский»
Мицкевич: Тебе близка сама рэперская субкультура, ее эстетика?
Хвойный: Эстетика хип-хопа мне не близка вообще, потому как я родился в забытой Богом российской глубинке, в околотаежном поселке с населением в шесть тысяч человек. Для меня рэп как стиль музыки был абсолютно чуждым, который слушали от силы 15−20 знакомых мне людей. Сейчас, конечно, про тот движ вспоминать крайне забавно, сквозь призму прожитых лет. Например, самым уважаемым и наваристым рэпером у нас на местности был человек с фамилией Исупов и погонялом «Нигер». Он получил свое прозвище за чуть смуглую кожу, тем самым на несколько лет опередив Тимати в превращении из татарина в негра.
Ну и все остальное у нас также происходило с налетом культурной изоляции — эпилептические припадки на куске фанеры считались вполне серьезным брейк-дансом, панчи тех песен были настолько ужасны, что их старались исполнять на концертах в самую последнюю очередь, чтобы не портить общее настроение толпы. Короче, люди, выросшие в девяностые-нулевые поймут, о чем я. Так что, возвращаясь к нашему вопросу — нет, эстетика рэпа для меня не близка. Я не понимал эту субкультуру ни тогда, не понимаю ее и сейчас, хотя сама культура сильно изменилась. Москва не станет Лондоном, тайга не станет Комптоном.
Мицкевич: Какой рэп ты слушаешь?
Хвойный: Я вообще не слушаю рэп за исключением нескольких людей, которых знаю лично и которые мне интересны именно как текстовики. Имена называть не буду — они и так у всех на слуху.
Мицкевич: Расскажи о своем участии в треке «Кто не сидел — тот не русский».
Хвойный: О, это была очень странная история создания, пожалуй, самая странная из всех. На дворе стоял 2013 год, я тогда работал выездным менеджером, ездил по всей необъятной. Короче, прилетаю я как-то в Челябинск, а там проходит чемпионат мира по тхэквондо и мест в гостиницах нет. Вообще никаких. В итоге я из аэропорта, капчуя на стареньком йобафоне, всеми правдами и неправдами нахожу отель на отшибе ЧТЗ, который внезапно оказывается блядюшником. Ну то есть реально — весь первый этаж хрущевки выкуплен, и туда приезжают пузаны под виагрой, чтобы пользовать блядей. Отвратительное место, пиздец. Я прожил там неделю, от скуки чуть не сошел с ума, каким-то макаром даже познакомился с местной проституткой. Она приезжала работать вахтами — две недели, не покладая ног, трудилась в Челябинске, а на следующие две недели уезжала домой, к маме-старушке и малому сыну. Проститутка почему-то сильно полюбила меня и два дня подряд пыталась накормить самодельными куриными котлетками в кляре, после чего бросила эту затею.
В целом там была настолько безысходная атмосфера, что написание песни про зону было очень в кассу. Прикинь, ты выходишь на улицу в модных чиносах — а перед подъездом сидят парни под солями и баклахами и смотрят на тебя как на инопланетянина. И тут внезапно Саня Скул присылает мне ночью часть своего текста и говорит, чтобы я срочно дописывал и что это будет хит. Я сажусь за текст и с двух до четырех часов ночи выдумываю всякие ебанутые панчи, под ритмичную имитацию оргазмов Анжелы, которую пялит за стеной какой-то пьяный мусор. Вроде получилось неплохо и даже зафорсилось по стране. Нам пытались предъявлять за этот трек сначала какие-то мамкины авторитеты и петушье приблатненное, которых мы в итоге послали козе в трещину, после чего те наябедничали каким-то ворам и угрозы стали приходить серьезнее. Пришлось звонить знакомому смотрящему в Сибирь, чтобы решить этот вопрос. Решили. Смертослав, не знаю, читаешь ли ты это и жив ли вообще, но огромный тебе привет.
Мицкевич: Откуда в эстетике твоего творчества парадоксальное сочетание архаического язычества и модернизма, вроде Гагарина и космонавтики?
Хвойный: Один любитель позажигать в церквях в свое время высказал очень верную мысль о том, что животные головы драккаров никуда не делись. Только нынче они стали колпаками ракет-носителей, а паруса лангскипов превратились в горящие сопла двигателей. Идея завоевания космоса — это же типичная языческая идея, идея любознательных смелых превозмогателей и скитальцев. Так что одно другому не мешает, скорее наоборот. Откуда это лично у меня? Как-то сложилось исторически — я родился в месте, которое называлось в честь первого полета человека в космос, в 1996 году своими глазами наблюдал комету Хякутакэ, открытую совершенно случайно при подлете к Земле. Меня тогда это очень заворожило. Вообще, когда ты живешь в тайге, вдали от светового шума городов, ты очень часто можешь наблюдать над собой огромное небо, полное звезд и спутников, которое своей необъятностью реально сводит с ума. Все это, видимо, наложило большой отпечаток на становление моей личности.
Я и сейчас, приезжая к родителям в гости, могу уйти с подзорной трубой за гаражи и втыкать всю ночь в небосвод, потому как знаю, что в городе такой красоты не увижу ни за какие деньги. Плюс мне очень нравится Брэдбери, именно своим литературным слогом, так что, возможно, и он также повлиял на мою любовь к космосу посредством своего творчества. Сейчас тоже, кстати, живу в городе, который связан с космонавтикой. Хожу на шашлыки в рощицу, где почти полвека назад Гагарин с Титовым летом тусовались.
Почему правый рэп в жопе?
Мицкевич: Почему так называемый «правый рэп» в России находится в такой жопе?
Хвойный: По той же самой, по которой весь остальной правый движ в России находится в жопе. У русского национально ориентированного общества, точнее, у его активной части, было примерно 10−15 лет относительно спокойного времени, которое следовало бы потратить на поиск и разработку основных базисов, векторов влияний, в том числе политических; наращивание деловых, культурных связей, запуск производств и финансовых потоков, тейпирование. То есть, даже ничего придумывать не нужно было — все уже было придумано до них. Нужно было самоорганизовываться и становиться арьергардом населения этой страны, чтобы постепенно словом и делом исправлять реальность и жизнь в лучшую сторону. Правый же движ по факту потратил все эти 10 лет на футбольчик, набитие кривых котировок среди местных ПТУшников и набитие таких же кривых татуировок на худые чресла.
А, ну и еще на посещение спортзала, ведь России действительно важно знать, сколько раз человек сможет присесть со штангой, лол. После событий же на юго-востоке Украины среди т.н. правых произошел серьезный раскол и всю мишуру как ветром сдуло, в результате чего остался нежизнеспособный скелет. А думали бы головой- всё было совершенно иначе.
С правым рэпом произошло все то же самое. Первые пару лет, после его зарождения, местами еще было интересно слушать про превозмогание против ЗОГа и криптоящеров, потом это просто всем надоело. Ну, а сами певцы ртом не смогли перестроиться и начать писать на отвлеченные темы, опять же, за очень редким исключением. Так что жанр вполне ожидаемо окуклился так же быстро, как и зародился.
Мицкевич: Почему в принципе почти все актуальное искусство находится на левой стороне политического компаса?
Хвойный: Я думаю, что из-за путаницы индивидуальной свободы (которая возможна) и свободы общей (которая невозможна). Поясню. Моей любимой рок-группой на протяжении вот уже 15 лет остаются «Rage against the machine».
Эта группа известна двумя вещами — гениальными в своей драйвовости аранжировками и жирными манялеворадикальными призывами, подпаляющими пердак любому консервативному янки. Парни реально очень круто играют и толкают под свой моднейший саунд телеги про то, что неплохо бы всем неграм и прочим грязным пуэрторикашкам сбросить Бабилон в виде Вашингтона, уничтожить всю американскую мечту и всех капиталистов под корень и уехать на свою землю обетованную — в Эфиопию. То есть они конечно внутри себя может быть и правда принципиальные бунтари и может быть Том Морелло действительно думает, что вот неплохо было бы ему вернуться в свое родовое гнездо, но по факту — никто из них не рассматривает декларируемое с точки зрения реальных действий. Ибо ни один черный в здравом уме не поедет из Америки жить обратно в Африку. Там малярия, голод и мухи едят детей, а в Лос-Анджелесе хотя и бездуховность, зато есть горячая вода и какая-никакая еда, от которой у тебя не случится дизентерии. Вообще, это такая-то классика — любая левая идея блестяща и хороша собой ровно до первой попытки осмысления, анализа и воплощения в жизнь. После первой же попытки она тут же превращается либо в «пук», либо в «среньк». Иным левоцентризм, впрочем, никогда и не был.
Как не стать долбославом
Мицкевич: Из твоих постов в ВК и текстов песен мне показалось, что ты связан с оккультными практиками. Что конкретно ты практикуешь?
Хвойный: Я практикую то, что можно назвать термином «корневое язычество». Если в двух словах — это что-то среднее между условной северной традицией и шаманизмом.
Практикую давно, успешно и довольно последовательно. Углубляться не буду, а то опять в личке начнется филиал экстрасенсов.
Мицкевич: Я недавно брал интервью у Дениса Третьякова. Мне очень запомнилась его высказывание: наступают времена, когда магия действует сильнее, чем искусство. Что ты думаешь по этому поводу?
Хвойный: Магия и искусство прямо взаимосвязаны. Одно вытекает из другого. Возможность совершения как творческого, так и магического актов невозможно объяснить рационально. Это и есть то самое опьянение от меда поэзии, одержимость. Однако, я не думаю, что нынче наступают времена, когда магия действует сильнее искусства. Но здесь нужно сразу определиться, что мы подразумеваем под термином «магия»? Если мы говорим про православное кастование сушеным калом мышей и иконами, говорим про расклады на таро и прочие духовные потуги — то наверное такая магия и действует сильнее на обывателей нынче, чем искусство. Но опять же, зачем опускаться до уровня тех, кто на Новый год одевается в цвета талисмана китайского календаря, верит телевизору, газетам, мнению соседки Тамары и считает, что раз в год вода всамделишно становится святой?
Мицкевич: Я встречал в твоих статьях и комментариях много троллинга так называемых «долбославов». Если человек хочет вернуться к мировоззрению своих предков, как ему получить целостное понимание древних практик? Как не стать жертвой всевозможных фриков, которые скачут вокруг деревянных хуев?
Хвойный: Единого секретного метода нет. Только эмпирический путь и постепенное накопление знаний. Я пришел в традицию в 1999 году. Это произошло практически случайно, но я ушел в тему с головой. И только примерно к 2012−2013 годам я начал вкуривать, что вообще к чему. То есть я фактически 15 лет блуждал по темному лесу на ощупь. Единого рецепта возвращения в традицию нет. Часто происходит так, что человек начинает интересоваться родной культурой, начинает искать материалы, натыкается на фейки и новоделы, и если у него нет накопленного объема знаний, который мог бы работать как система сдержек и противовесов, то он неизбежно становится поехавшим родновером, сиречь долбославом. Так что здесь обязательна определенная подготовка — необходимы самостоятельные изыскания по культуре, этнографии, истории, фольклору, традициям смежных народностей, деревянному зодчеству, поминальным культам.
Только таким образом собирается единое ядро знания, основанное на взвешенном анализе источников, хотя на это и уходят порой десятилетия. И только после этого можно переходить к практической части, если конечно, к этому времени язычество тебе не надоедает. Какой-то единой книги, где все разложено по полкам, — попросту не существует. Любая же попытка свести все к одному источнику неизбежно приведет к провалу и профанации, как это было с Велесовой книгой и прочими учебниками по хуебесию, обмазанному разноцветными свастиками.
Камон, ребята, ну вы чего? Культура гораздо многограннее и интереснее, сложнее и увлекательнее, чем зиговать в расшитой сорочке и берцах на капище из говна и палок, славя условный Род (который, кстати, славянами до Рыбакова повсеместно не почитался). Короче, хочешь вкатиться в тру-язычество — будь готов иметь критическое мышление и богатый культурологический запас. Не готов — не лезь, иначе оно тебя сожрет.
Мы — европейцы
Мицкевич: Когда ты говоришь слово «традиция», что ты подразумеваешь?
Хвойный: Прежде всего, общий социокультурный фон, складывающийся из совокупности внешних и внутренних факторов. Например, где, казалось бы, какие-нибудь ительмены и где норвежцы? По факту же общего у них гораздо больше, чем мы можем себе представить. Я бывал практически на всех северах — в странах Скандинавии, на русском севере вплоть до Заполярья — и везде я видел явные пересечения в традиции и культуре, на первый взгляд, кажущиеся невозможными. Такой вот единый географическо-культурный феномен, о котором не задумываешься, а задумавшись — не можешь забыть.
Мицкевич: Можно ли сказать, что у нас с викингами были одни боги, просты мы давали им разные имена?
Хвойный: Скорее нет, чем да. Пересечения есть, но если их искать, то можно тех же норманнов увязать и с римлянами, и с эллинами. Гораздо важнее то, что у нас практически идентичные мифологемы, интерпретации фольклора и общий, как говорят у нас, у рэперов, вайб.
Мицкевич: Норманнская теория?
Хвойный: Уже лет 150 не рассматривается авторитетными исследователями всерьез. Поехавших Стариковых, Фоменко и прочих Задорновых мы, разумеется, не берем во внимание. В самом деле, глупо предполагать, что славяне жили в норах и охотились с палками ровно до прихода норманнов, которые дали им государственность. Таких резких государствообразующих скачков попросту не может быть, это вам любой социолог и историк докажет.
Мицкевич: Я не имею ввиду русофобскую трактовку. Норманнская теория является подтверждением того, что самые начала русской государственности являются европейскими. Мы европейцы и всегда ими были.
Хвойный: Конечно, мы европейцы. Молотки Тора находят в курганах на территории Смоленской области, на территории Тульской области. Гнездово, Новгород, вся Ладога, вся Европа вплоть до северной Германии — везде и всюду явственно видно взаимопроникновение культурных парадигм.
Мицкевич: Откуда ты сам родом?
Хвойный: Я родился и вырос на Вятке, так что с большой долей вероятности могу иметь предков-ушкуйников, которые после усиления власти Москвы ушли из Новгорода и, скооперировавшись со скандинавами, подались восточнее — как раз на территорию современной Кировской области. Кстати, когда я бываю в Европе, практически все меня идентифицируют как шведа, что забавно. Так что норманнская теория вполне себе жизнеспособна, правда, не в том ключе, в котором у нас ее любят выставлять квасные патриоты. Здесь нужно смотреть глубже, на этническую и особенно на культурологическую общность.
Например, показателен миф о том, как странствующий старик встречает пятерых косарей и устраивает тотальный рабочий взаимосуицид, беря их работу на себя. Самое интересное, что у каждой европейской народности этот миф существует в своей собственной интерпретации и каждая народность считает, что он придуман именно ими. Такое вот совпадение, хотя мы-то с вами знаем, откуда он взялся.
Вскукареки в интернете и проблемы экологии
Мицкевич: Как ты воспринимаешь тенденцию к всепланетной урбанизации и росту городов. Однозначно ли это плохо, если исходить из языческого мировоззрения?
Хвойный: Нет, не однозначно плохо. Урбанизация — это очень сложное явление. Мы чуть раньше сегодня упоминали пресловутого Брэдбери. В свое время он создал очень интересную вселенную, в которой разумные существа на других планетах фактически живут в высокоурбанистичных мирах-симбиотиках, вобравших в себя лучшее от архаичного и индустриального. Позже эту идею подхватили другие футорологи и в итоге создали целое направление в литературе.
Книг написано очень много, но общая парадигма у них одна и звучит примерно так: «Когда религия и наука достигают состояния единства, тогда и возникает идеальное общество». Так что я не думаю, что стоит воспринимать современную цивилизацию и связанную с ней урбанизацию исключительно в негативном ключе. Другой вопрос, что пока развитие человечества проходит экстенсивно, а не интенсивно, а должно быть наоборот. Можно, например, построить 10 тысяч теплостанций, которые будут работать на каменном угле и засрут всё небо выхлопами, а можно заморочиться и построить три медленно-нейтронных АЭС, которые будут давать то же количество энергии, но при этом практически не будут отрицательно воздействовать на окружающую среду.
Мицкевич: Технический прогресс — это не зло?
Хвойный: Еще раз повторюсь — если он интенсивный, то скорее нет. Посмотри на Норвегию. По факту, это страна, достигшая полной сингулярности технического прогресса. Почти все производства там вышли на уровень полной безотходности, страна закупает мусор у соседей, чтобы его перерабатывать и зарабатывать на этом деньги.
В стране не найти банку пива, которая валяется на улице, потому что каждый грамм алюминия там пущен в дело. Вот тебе технический прогресс здорового человека. В то же время, например, Индия и Китай захлебываются от мусора, смога и отходов, потому что страны находятся на более низком уровне и развиваются экстенсивно. Для них технический прогресс — самое натуральное зло и бомба замедленного действия в одной упаковке.
Мицкевич: У меня вся лента завалена комментариями о выступлении Греты Тунберг на саммите ООН. Как ты относишься к экоактивизму? Какой экоактивизм правильный и православный, а какой нет?
Хвойный: Действия правильного православного экоактивизма попадают под очень большое количество статей УК РФ, поэтому про них я вещать не буду. По поводу Греты хотелось бы сказать следующее. В Нидерландах живет школьник по имени Бойан Слат. Так вот, этот пацан придумал гениальный и одновременно простой способ очищения океана, спроектировав буйки с сетями, которые автономно таскаются по акватории и собирают мусор, раскиданный по поверхности воды. Этот способ уже апробирован и апробирован успешно, но запросов в Google про Бойана — 260 тысяч, а про Грету — 13 миллионов, и это при том, что она палец о палец не стукнула. Собственно, это все, что вам нужно знать о современной экошизе.
Еще одна очень показательная тема — тут недавно лагерь антифы под Берлином спалили на том, что они использовали замаскированный дизель-генератор.
Это при том, что дизели в Берлине, если я верно понимаю, запрещены как неэкологичные. Так что это все то же сотрясание воздуха кулаками. Хочешь защитить леса от вырубки? Иди и загоняй туда гвозди-двухсотки под наклоном. Вбил 10 тысяч гвоздей — спас гектар леса. Но ведь это надо гвозди на себе тащить, плюс — на весу их забивать, плюс — жарко, тяжело, комары кусают за ноги. Опять же, могут приехать копы и по тем же самым ногам добавить резиновым аргументом. Гораздо проще быть интернетным кукаретиком и постить боевые картиночки с кампуктера с кучей лишних запятых, типа Павла Пашкова.
Что такое нормальный экоактивизм здорового человека? Максимально возможный отказ от использования ДВС жителями больших городов. Раздельный сбор мусора, если таковой возможен. Политика нулевых отходов, если она имеет место быть. И самое главное — агитация в среде молодежи и детей, чтобы те понимали, что пнуть муравейник ногой — западло и стремно, что выбросить на обочину мусор — это не круто и что природа — суть есть альфа и омега всего; наша мать, простите за излишний пафос.
Я много хожу по лесам и вот недавно обнаружил прямо посреди чащобы водочную бутылку конца 80-х годов, которая спустя 30 лет выглядит точно так же, как она в свое время выглядела на прилавке. После такого реально задумываешься, что байки про пластиковый пакет и 300 лет перегнивания оного — нифига не байки.
КЕДР и благотворительность
Мицкевич: Расскажи, пожалуйста, про помощь твоего проекта многодетным семьям из русской глубинки.
Хвойный: Лиза, с которой мы работали над клипами, как-то случайно спросила у меня про старые ненужные детские вещи. Когда я спросил, для чего они нужны, выяснилось, что матушка Лизы живет в глухой деревне на Вологодчине и что у местных жителей совсем все плохо. Первые несколько сборов мы сделали через Лизу, затем решили заниматься ими самостоятельно. Приехали туда и тут же просветлились от местной экзистенциальщины, повидав семьи, которые всемером живут в хлеву на 15 тысяч рублей в месяц. Нас приглашают на чай, мы неловко отказываемся, и в воздухе зависает тяжелое молчание, потому что мы все прекрасно понимаем про себя, что в доме не то что чая — лишнего куска хлеба нет. И это всего в 700 километрах от Москвы. Там ведь нет ни социальных фондов, ни гражданских фондов поддержки — все деньги проходят мимо. Тем, кто наверху, видимо, абсолютно похуй на повсеместно умирающую русскую деревню. С тех пор мы занимаемся гуманитарной помощью, ни на кого не рассчитывая, кроме нас самих.
В этом году буквально месяц назад мы ездили, отвезли вещи детям на осень и зиму. Подписчики, опять же, всем миром помогли — кто информационно, кто продуктами, кто — денежкой, за что им огромная человеческая благодарность, без них мы бы не справились. Сейчас начали собирать помощь даже продуктами питания, в виде консервов и круп. Очень тяжело потому что смотреть, как твои соотечественники живут в такой нереальной нищете. Для них даже 300 рублей — поистине серьезная сумма, которую можно растянуть на два дня. Нормальная зарплата в деревне только у господина полицейского, мэра поселка и еще пары-тройки человек из административного аппарата и ЖКХ. Остальные вынуждены ходить друг к другу по домам и занимать по тысяче рублей, чтобы отправить ребенка в школу. Кстати, там практически никто не пьет, потому что пить тупо не на что. Короче, делаем, что можем и что умеем.
Мицкевич: Какая еще деятельность осуществляется в рамках твоего проекта КЕДР?
Хвойный: Самая разнообразная, всего и не упомнишь. От сборов на лечение больных детей и оплаты услуг адвокатов до устройства на работу по рекомендациям. С прошлого года начали активно заниматься туризмом и сплавами на каяках, радиальными походами и ПВД.
Как бы не парадоксально звучало, но некоторые люди думают, что КЕДР — это турклуб, другие уверены, что КЕДР — это благотворительный фонд, третьи скажут, что КЕДР — это музыка, четвертые — что публицистика. Самое забавное, что все они будут правы.
Белый интернационал, Украина и миграция
Мицкевич: Отличаешь ли ты национализм от расизма? Что тебе ближе?
Хвойный: Я не являюсь расистом в классическом понимании этого слова. К примеру, мне всегда нравилось путешествовать по миру. С огромным удовольствием мне довелось в свое время побывать в Африке, пожить с берберами в горах, потусоваться с бедуинами в Сахаре, с арабами. Бывал в юго-восточной Азии и с таким же удовольствием общался с местными жителями — вьетнамцами и камбоджийцами. Я не против существования никакой нации или расы, ибо красота этого мира — в его многогранности. Но я абсолютно против навязывания идеи правильности смешения рас и уж тем паче против бесконтрольной миграции этносов. Это ведь как с пластилином в коробке, где каждый цвет уникален и самобытен. Смешай их все, и ты получишь серое нечто. Так что пускай каждый живет там, где он должен жить исторически и не лезет в чужой монастырь со своим уставом.
Мицкевич: Ты можешь себя назвать русским националистом или ты за другие формы объединения славян?
Хвойный: Я панславист, скорее.
Мицкевич: Ты веришь в белый интернационал?
Хвойный: Конечно. Мы, европейцы, кардинально не отличаемся друг от друга практически ничем. Еще раз повторюсь, что за границей меня многие при первой встрече воспринимают как шведа и удивляются, услышав русскую речь. А если поместить того же шведа куда-нибудь под Архангельск, одеть его в тулуп, валенки и на затылок поставить ему шапку столбом — даю руку на отсечение, что пока он не заговорит — его никто и никогда не сможет отличить от нашего соотечественника. Так что я против искусственных границ между братскими народами. Тем паче, я против искусственного разделения восточных славян, которое сейчас активно муссируется через СМИ и прессу. Худой мир, как говорится, всяко лучше доброй войны.
Мицкевич: Почему тогда белые европейцы так часто и много воевали друг с другом? Вырезали друг друга, устраивали чудовищные войны и геноциды.
Хвойный: Почему лесные муравьи из соседних муравейников одинаковы по своей биологической идентичности, но постоянно воюют? Так было всегда. Это биологическая особенность любого индивидуума — воевать за место под солнцем с любым другим организмом, который находится рядом и может претендовать на твои блага. В этом плане, Вторая мировая явилась полной катастрофой для всей Европы и всего цивилизованного мира. Кто от нее выиграл — додумайте сами.
Мицкевич: Как уживается у тебя белый интернационализм в связи с украинскими событиями?
Хвойный: Украинцы очень разные.
Мицкевич: Ну вот, например, батальон «Азов"(против участников батальона в РФ возбуждены уголовные дела — ред.). Они за белый интернационал.
[ФОТОГРАФИЯ УДАЛЕНА ИЗ-ЗА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЦЕНЗУРЫ]
Хвойный: Батальон «Азов», чтоб ты знал, даже среди местных активных вояк получил название «Швейная дивизия». Видимо, за красивые шевроны, новехонькую форму, крутые фоточки и максимальное отдаление от линии соприкосновения.
Мицкевич: Я думал, что большинство национал-социалистов поддерживают батальон «Азов».
Хвойный: Нет. В моей парадигме мира и в моем окружении большинство адекватных национал-социалистов батальон «Азов» воспринимают как клоунов, которые обмазались древними рунами и черными солнцами, но при этом позабыли про содержание. Зухель (национал-социалист Роман Железнов, в РФ на него заведено уголовное дело по статье «наемничество» — ред.) уехал копротивляться против «русских свинособак», но в итоге нарвался на нормальных парней и заслуженно получил лещей в туалете за свое гнилое поведение.
Вообще, вся эта украинская тема, как и любая гражданская война, очень страшная же, по сути. Люди общаются на одном языке, воюют одним оружием, ездят на одной и той же технике, бесконечно делят одни и те же разбомбленные поселки непонятно зачем. Во все этой войне нет смысла. Прошло пять лет с начала всех событий, и только сейчас до многих знакомых мне людей начинает доходить, что вся заваруха на Драмнбассе — то же Косово и Приднестровье, только в профиль. Хотя я об этом говорил с самого начала. Короче, кто не знает историю — тот вынужден проходить ее еще раз. Очень верю, что рано или поздно эта эскалация и сюрреализм закончатся, и мы снова сможем ездить друг к другу в гости как старые друзья, а не как заклятые враги.
Мицкевич: По всей Европе сейчас идет бесконтрольная миграция. Какое может быть рациональное решение этого вопроса?
Хвойный: Сделать с этим пока ничего нельзя, потому что сейчас на дворе царит эпоха мульти-культи, которая находится в зените. Но не стоит забывать, что за последние 200 лет маятник политических настроений в Европе несколько раз качался из одного крайнего положения в другое. Так что если не мы, то наши дети вполне себе могут увидеть Европу, в которой на центральных площадях будут стоять памятники одному мальчишке — любителю ракет и сладких конфет. Я скорее даже уверен, что так оно и будет. Еще пару лет и европейцы наедятся досыта толерантностью, так что «веселые» времена только начинаются.
Мицкевич: Ты думаешь, что в европейская политика может начать двигаться вправо?
Хвойный: У меня есть двое старых знакомых. Это немецкая пара, они уже в почтенном возрасте, им по 65 лет. Они родились почти сразу после Второй мировой. С самого детства эти люди воспитывались своими родителями как убежденные толерантные добряки, для которых одно упоминание имени малоизвестного австрийского художника было страшнее призыва сатаны. Сейчас же, уже на закате своей жизни, они с неохотой признают, что раньше в Германии было лучше. Выходят в коридор и пинают обувь бангладешцев, живущих по соседству, потому что те не чтут орднунг и раскидывают свои вещи в местах общего пользования. Что уж говорить про молодых? Немецкая молодежь считается самой миролюбивой и спокойной в Европе, однако, уже даже среди нее антимиграционная риторика цветет пышным цветом. Так что, если ничего не изменится, и Европу продолжат насыщать приезжими — то там полыхнет, и все будет как в фильме «Дитя человеческое».
Мицкевич: Какие у тебя творческие планы?
Хвойный: Выпущу ЕР, дам концерт, закончу съемки клипа, наконец-то. Зимой засяду за написание минусов самостоятельно, давно уже хочу этим заняться. А так, поживем-увидим.
Мицкевич: Блиц. Город или деревня?
Хвойный: И там, и там хорошо. Была бы работа и занятие по душе.
Мицкевич: Современность или древность?
Хвойный: Современность.
Мицкевич: Власов или Краснов?
Хвойный: Краснов. Власова считаю вообще червем-пидором, ибо ни один достойный человек не нарушит присягу дважды
Мицкевич: Вино или пиво?
Хвойный: ИПА
Мицкевич: Австрийский художник или ленинградский дзюдоист?
Хвойный: Хороший вопрос. Отвечать на него я, конечно же, не буду.
