Наркотики долгое время влекли меня, как и многих других лоботрясов. Во-первых, как запретный плод. Во-вторых, как чрезмерно преувеличенный инструмент самопознания. Все эти олдосы хаксли, уильямы берроузы и тимоти лири в подростковом возрасте производили впечатление пророков, несущих наркотические откровения. Казалось, что достаточно съесть марку, и тебе сразу станет известно что-то очень важное и потаенное. Господь Бог, мой ироничный поклонник, в итоге подарил мне возможность оценить действие наркотических средств воочию. В общем, я невольно два раза был ситтером.
Первый случай произошел в далеком 2007-м году, когда я с огромной ватагой студентов отправился в деревню под Тверью. У нашего общего друга Андрея намечался день рождения, а в то время дни рождения скорее радовали, нежели пугали ускоряющимся темпом времени. Последний такой дружеский праздник закончился моими рыданиями в луже абсентовой блевоты, но это уже совсем другая история. Помимо архаичной традиции собираться компанией и кирять, день рождения в деревне позволял полностью устранить родителей из жизни недорослей. Несколько поколений назад 18-летние юноши останавливали дивизии вермахта, а мы боялись, что родители застукают нас с сигаретой. Наверное, в этом есть что-то важное и поучительное, но останавливать дивизии вермахта мне не очень хочется до сих пор, а курить при маме я по-прежнему не решаюсь.
Электричкой мы добрались до Твери, запомнившейся мне только пыльными облаками. Они скручивались в зловещие вихри и вольготно разгуливали по улицам, заставляя нырять в укрытия. Я все еще уверен, что Тверь состоит из одной улицы, винной лавки и нескольких пылевых облаков. Еще полтора часа мы ехали в потном сельском автобусе, напоминавшем о том, как сильно мы, московские студенты, оторвались от народа. Наконец, еще минут 15 мы брели от остановки до дома, доставшегося родителям Андрея в наследство. Тогда дачный бум еще только начинался, так что многие довольствовались всякими милыми развалинами начала ХХ века.
Дом был большим, старым и внутри довольно жутким. Огромная русская печь, три «лампочки Ильича» и обтянутый рваной клеенкой стол.
Удобства, понятное дело, располагались вне дома. К счастью, тогда стояла жара, а прилегающий к дому двор вмещал всю нашу компанию. Начали мы как обычно — с пива и шашлыков. Я бесцельно слонялся из дома во двор и обратно — из моих знакомых на дне рождении были только Коля, герой второй части моего рассказа, да и сам Андрей. Остальных я знал шапочно. Между нами царила легкость и приветливость мимолетного знакомства, не обремененного пьяными признаниями и идиотскими поступками. Я украдкой разглядывал девушек и делал таинственное лицо.
Ближе к вечеру публику потянуло на выпивку покрепче. В центре двора, освещаемом языческим пламенем костра, появился ящик «Зеленой марки».
Следуя строгим наставлениям старших товарищей, я с пива перешел на «армянский коньяк». Гвоздем вечера, впрочем, стал не ящик водки и не идиотские песни под гитару, а марка DOB, она же — «стрекоза».
— ЛСД в России достать практически невозможно, так что уж лучше наверняка скушать DOB, — пояснил мне Андрей.
Видимо, какой-то доброхот сделал Андрею этот замечательный подарок, а Андрей, в свою очередь, по-товарищески разделил марку с Колей. Они некоторое время с загадочным и довольным видом ходили по двору и информировали население, что только что скушали «стрекозу». Андрей, конечно, был прав наполовину. ЛСД достать в самом деле заметно сложнее, но «скушать DOB» — не намного лучше.
Довольно быстро загадочный вид у моих друзей сменился на беспокойный. Я не обратил на это особого внимания. Мне было обидно, что марку не разделили со мной, поэтому я с глупой будкой сидел у костра и цедил нечто, именуемое коньяком. Но вскоре пьяное веселье стало утихать — пропал Андрей. Коля же ползал на коленках по дому. На правах близкого и относительно трезвого товарища я направился к Коле. За Андреем отправили поисковую команду. Сразу за деревней вроде бы начинались какие-то болота, так что судьба Андрея вызывала даже большее беспокойство.
Коля, тем временем, сидел перед деревенской печкой, обложенной узорчатой плиткой, и рассказывал про удивительные фигуры, летающие по воздуху.
Вроде как узоры оживали и радовали по-детски счастливого Колю. Скажу так — все это довольно смешно в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе». В жизни же наблюдать за обдолбанным другом чудовищно скучно. Я встречал нечто подобное раньше, когда мой дедушка страдал быстро прогрессирующей болезнью Паркинсона и разговаривал с «друзьями».
Примерно минут сорок я, грея в ладонях коньяк, смотрел за Колей, который с тупым видом показывал в воздух и без конца повторял:
— Как красиво! Смотри! Видишь этот узор на печке? Он шевелится!
— Да-да. Потрясающе.
— Очень красиво, — бормотал Коля. — Шевелятся!
— Восхитительно, — зевал я.
Убедившись, что Коля в относительной безопасности, я вышел во двор. Едва освещенный дряхлый дом с поехавшим Колей угнетал меня. Как раз к этому времени отыскался Андрей. Он в самом деле довольно далеко убежал. Андрея усадили на скамейку и держали за руки, чтобы он не убежал снова. Выглядел он при этом совершенно нормально.
— Я так испугался, — бодро рассказывал Андрей. — Этот дом хотел меня съесть! Мне стало очень страшно, очень!
Мы неловко засмеялись. Андрей вдруг повернулся ко мне:
— А у тебя вместо головы рисунок с марки!
Я посчитал, что на этом история закончилась и сел у догорающего костра. Единственные два человека, с которыми я мог поболтать, летали на «стрекозе», а коньяк в меня уже не лез. По двору шлялись потерянные гости. Кто-то еще мучил гитару двумя аккордами. Так продолжалось еще полчаса, пока не позвали меня.
— Там Коле совсем плохо!
Мы тогда были слишком мелкими, чтобы испугаться по-настоящему. Никто из нас не употреблял DOB, не знал допустимых дозировок и вообще, что надо делать, если твой товарищ, как последний долбоеб, решил удивить тебя и сожрать половину марки. Колю я обнаружил уже лежащим в кровати. Похоже, что узоры на печке закончились.
— Ты как? — спросил я.
Коля с любовью оглядел меня и выдал:
— Ты похож на гусеницу!
— Ладно…
— У тебя тело гусеницы. Оно такое зеленое и шелковистое, переливается!
— Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?
— Нет, что ты. Просто замечательно. Так здорово, что ты гусеница!
— Слушай, я не гусеница, — раздражался я. — Как ты себя чувствуешь?
Коля не унимался:
— Всё хорошо. Только немного пугает, что ты гусеница. Скажи, что ты не гусеница!
Здесь я допустил большую ошибку.
— Хорошо, хорошо! Я гусеница. Я, блядь, ебучая зеленая гусеница, сейчас я тебя сожру!
Коля испустил стон и заплакал:
— Пожалуйста, пожалуйста не ешь меня! Отойди! Отойди, гусеница!
Я побледнел, словно застуканный насильник. Истошные вопли Коли привлекли гостей.
— Что случилось? — спросила какая-то девушка.
— Коля считает, что я гусеница.
— Пожалуйста, гусеница, не ешь меня! — снова заорал Коля.
Мне стало неловко. Вместо того, чтобы окружить лучшего друга деятельной заботой, я притворился гусеницей. Поддался злобе. Сорвался. К счастью, никто об этом не узнал. Раз уж Коля помирал только от страха, я решил не приближаться к нему. Физически с ним все было в порядке, а поскольку гости все равно уже собирались в доме, я мог не беспокоиться о том, что Коля вдруг решит распороть себе горло или повеситься. По крайней мере, я не буду себя чувствовать виноватым.
Уснул я на улице. Погода была теплая, да и дом заблевали как-то уж очень основательно.
К утру действие «стрекозы» практически закончилось. Большая часть гостей чувствовала себя не очень. По какой-то причине «Зеленая марка» вызвала у каждого второго приступы рвоты. У меня до сих пор эта водка ассоциируется с блевотиной. Главные звезды нашего необычного вечера были подавлены и скромны. Дурман практически полностью рассеялся. Но все, что «стрекоза» отыскала в головах моих друзей и бесцеремонно раскидала по сознанию, на место так и не вернулось. Они потерянно бродили по двору, лунно улыбались и еще несколько дней жаловались на флешбэки. Домой мы возвращались очень тихими.
***
Второй случай, когда я внезапно стал ситтером, произошел тремя годами позже. Коля к тому времени уже преодолел неприятные воспоминания о «стрекозе». Благодаря массе знакомств со всякими музыкальными и околомузыкальными личностями он периодически что-то занюхивал. Но ровно столько и того, что это никак на нем не отражалось.
Все изменилось после того, как у Коли начался затяжной период увлечения группой «Ноль». Такое с ним случалось часто. Ему мог настолько понравиться какой-то исполнитель или группа, что он начинал их усиленно копировать в привычках и пристрастиях.
Поскольку Дядя Федор запомнился массам любовью к мухоморам, Коля резко переключился с дармового амфетамина на грибы. Он начитался литературы на эту тему и твердо решил познакомиться с ними поближе.
— Ты же на дачу едешь? Наберешь мне мухоморов?
Я легкомысленно согласился. Действительно, лес рядом изобиловал мухоморами. После советской мелиорации засыхающий лес вообще мог порадовать только что мухоморами, которые я и набрал для Коли в огромный пакет. Перед отъездом в Москву пакет обнаружила бабушка.
— И зачем тебе мухоморы?
Я промямлил что-то невразумительное. Конечно, понятие дружбы не изменилось, но, наверное, в бабушкиной юности друзья не собирали друг для друга красные мухоморы. Через неделю, высушив грибы в духовке, Коля предложил последить за ним на время трипа. Мы условились встретиться и погулять с ним в Щелковском лесопарке, где можно было бы без опаски бродить и разглядывать разные волшебные вещи.
Когда я вышел из метро и подошел к Коле, тот уже хрустел дольками мухомора.
— Немного похоже на яблоко, — сообщил он.
— Это какая по счету?
Коля задумался:
— Вообще я читал, что на первый раз хватит и одной-двух.
— А сколько ты сожрал?
— Не помню.
Мы шли по тропинкам, любуясь осенним лесом. Низкое октябрьское солнце клонилось к горизонту и посылало последние ласковые приветы. Немногочисленные прохожие торопились успеть до темноты и шли к станции метро. Поначалу все проходило безобидно. Коля наблюдал какие-то странные радуги, любовался деревьями. Временами он останавливался, чтобы разглядеть нечто потаенное. Замечу опять, что слушать эти откровения было крайне утомительно и скучно. Дело даже не в том, что я не участвовал в спорном (простите за каламбур) эксперименте. Я ничего не имею против позиции наблюдателя, но в данном случае я был одновременно вовлечен и нет. Я не видел волшебных радуг и волн, но безостановочно слушал все эти бредни.
Сумерки быстро настигли нас. Коля, беззаботно несший чепуху до этого, стал мрачным и немногословным. В лесопарке я был в первый раз и вообще не представлял, куда мы идем. Но неожиданно замелькала вывеска «Мака».
Не то, чтобы бургеры входили в список антидотов, но зато внутри было светло. Я зачем-то заказал гору еды, и мы с Колей устроились в уголке. Людей набилось немало, но мы никого не интересовали. Коля, покрасневший как начинка вишневого пирожка, больше напоминал обычного пьянчугу. Он вяло пожевал картошку и уткнулся лбом в стол. Прошло минут 20 прежде, чем я начал беспокоиться.
По дурости мне казалось, что мухомор отпустит Колю уже через несколько часов. Вместо этого интоксикация только увеличивалась. Если час назад Коля любовался необычными искажениями пространства, то сейчас он только лежал, изредка водя головой по сторонам. Казалось, что гигантская свекла катается по столу. От испуга я начал немилосердно колотить друга. Причем бил я его достаточно сильно, в том числе за то, что он так подставил меня. Я не представлял, что следует делать в таких случаях. Кому звонить, чем поить, наконец, как понять — помирает товарищ-грибоед или нет?
Наш общий друг отказался принимать Колю у себя. К себе я его привести не мог, поскольку еще жил с родителями, а к родителям самого Коли пока отводить не хотел. Наконец, Коля поднял голову и уставился на меня безумными глазами. Даже не знаю, что выглядело страшнее — его абсентовый взгляд или свекольного цвета лицо.
— Друг. Я понял, как устроена Вселенная.
— Коля, пойдем домой.
Коля кивнул головой. Поддерживая за руку, я вывел Колю из «Мака». Мы снова оказались в темном недобром лесопарке. Редкие фонари цепочкой тянулись куда-то вглубь. Холодный порывистый ветер игрался жухлой листвой. Деревья о чем-то перешептывались и беспокойно раскачивали кроны. Я не имел ни малейшего представления, куда мы идем. Прохожие уже разбежались по домам, и я остался один на один с лесом и поехавшим Колей.
Каким-то чудом спустя полчаса нам удалось выйти в город. Коля по этому поводу не выказал ни беспокойства, ни удивления. Он ходил зигзагами и разглагольствовал:
— Я забыл, понимаешь?! Забыл… Я вот точно знаю, что понял, как устроена Вселенная… Это очень просто! А потом забыл…
— Коля. Как нам доехать до твоего дома?
— Тут троллейбус рядом. Как устроена Вселенная… Можешь себе представить?
Я соврал, что могу.
— Еще у меня такое ощущение, что я могу читать твои мысли.
— Потрясающе, — устало сказал я.
Коля напрягся:
— Я прочел, что ты хочешь убить меня.
Самое смешное, что так оно и было. Колю, сожравшего несколько шляпок красного мухомора, мне действительно хотелось убить. Но я снова соврал.
— Глупости какие. Вот остановка, давай подождём троллейбус.
— Давай, — согласился Коля. — Только не убивай меня.
Мимо неспешно ехал патруль. Полицейские без особого интереса наблюдали за нами.
— Я тебя очень прошу, не убивай меня!
— Заткнись, мудак! Тут менты!
— Мы же друзья, понимаешь? Ну зачем тебе убивать меня?
Этот идиотский диалог длился до прибытия троллейбуса. Я с трудом запихал Колю на широкое заднее сиденье. Почти весь путь мы проделали молча. Лишь у самого дома Коля снова начал верещать:
— Мне очень страшно, я знаю, что ты хочешь убить меня!
Колю приходилось буквально волочить за собой. Периодически он вырывался, убегал вперед и кричал:
— Ну не убивай меня! Мы же друзья!
Самое неприятное ждало меня впереди — родители Коли. Его мама давно уже привыкла к разного рода коленцам, но мухоморы подняли планку на новую высоту.
— Добрый вечер! — максимально спокойно поздоровался я.
Мама озадаченно смотрела на сына.
— Привет. А что с Колей? Он пьян?
Коля в этот момент юркнул в дверь.
— Мам, он меня убить хочет.
— Да что такое случилось? — еще улыбаясь спросила мама.
— Кажется, Коля съел грибы, — трусливо пояснил я.
— Грибы?
— Ну да. Мухоморы.
Коля не унимался:
— Мам, ну скажи ему! Пусть не убивает меня.
В этот момент я сам стал красным как свекла. Мама побледнела и с ужасом наблюдала за сыном, который наворачивал круги по прихожей и бормотал об убийстве.
— «Скорую» надо вызывать?
— Думаю, да, — сказал я. — Извините, пожалуйста.
— Мухоморы?..
— Да-да, мухоморы. Простите, что так получилось.
Я бросился вниз по лестнице. Чуть позже действительно приехала «скорая». Коля сожрал неустановленное количество мухоморов. По крайней мере, их хватило на ночь в отделении реанимации. Главный врач, осматривавший Колю, сказал лишь одно:
— А зачем красные мухоморы? Есть же пантерные. От них знаешь, какой приход!
