Проза (да и публицистика) Константина Крылова очень бережно выстраивала мир боли и слез, в котором сложно быть кем-то еще, кроме как униженным и оскорбленным. У Крылова это не то, чтобы нормальный, но естественный и органичный порядок вещей, в котором общая неустроенность современного русского интеллектуала не только распространяется на весь окружающий мир, но и его растворяет. «Моя боль — это ваша боль», таким мог бы быть лозунг писателя Крылова, хотя, конечно, он нуждался не в лозунгах, а в национальном признании. И со временем оно обязательно придет, вот увидите. В России мертвые исторически ценятся куда выше живых.
Тексты Крылова — это тексты сироты, которому провели в интернат интернет. Монологи заброшенного человека, смирившегося и даже упивающегося своей заброшенностью. Они отлично отражают внутреннее ощущение постперестроечной России, где никто никому не нужен и каждый сам за себя. В ней интеллектуал Крылов, способный создавать новые культурные парадигмы на десятилетия вперед, главред журнала «Спецназ России», вынужденный общаться с существами уровня Рогозина. Конечно, это все бесконечно унизительно и трагично. Не только для самого Крылова — для нас всех. Это наша общая боль. Часть нашей истории, о которой мы все обязаны помнить и которая стоит того, чтобы мстить.
Крылов терпеть не мог улицу и сопутствующую ей культуру. Возможно, потому что в какой-то момент сам оказался на ней, несправедливо и незаслуженно. Ему были нужны не правила и законы, а просто чтобы все было по-человечески. Потому и национализм у Крылова получился очень правильный и книжный, без бомберов и белых шнурков. Созданная им Национал-демократическая партия была не про акции и движ, а совершенно всерьез собиралась участвовать в выборах. Но времена с тех пор изменились, государство вдруг вспомнило о нас, да так, что бы лучше и продолжало пребывать в ельцинской деменции. С тех пор у нас выборы без выбора. Самого же Крылова чудом не посадили.
Все это время Константин Анатольевич продолжал писать. «Золотой ключ, или Похождения Буратины» стал венцом его литературного творчества и внушительной заявкой на вечность. Книга написана вполне в духе русской постмодернистской традиции, с той лишь разницей, что в отличие от условного Сорокина она не деконструирует тысячи миров, а создает. Пускай и далеко не всем в этих мирах будет уютно и спокойно, скорее, наоборот. Ведь иногда дома действительно очень плохо, но дом все равно остается домом. Все творчество Крылова как раз про это.
Мне посчастливилось брать у Константина Анатольевича интервью. Он оказался совершенно удивительным собеседником, остроумным, внимательным и тактичным. После беседы с Крыловым еще неделю ощущаешь приятное послевкусие. Это вдвойне ценно во времена, когда люди предпочитают не разговаривать, а коммуницировать. Теперь вот Константина Анатольевича не стало. Но я уверен, что когда придет время, мы с ним еще побеседуем. Ведь за разговором с Крыловым действительно можно провести вечность. Вечность без боли и слез.
