Октябрь 93-го
Первое сознательное воспоминание. Я проснулся посреди ночи. За отцом пришел его друг, чтобы вместе с ним ехать к Останкино. Поначалу я не понял, почему мать плачет и просит папу остаться дома, пожалеть ее и меня. Останкино для меня было местом, из которого картинка попадает в телевизор. Что плохого в том, что отца покажут по нему. Из дальнейших маминых криков я понял, что в городе идут какие-то бои.
Стояла тревожная ночь. Я лежал в кровати, смотрел в потолок и не знал, как на все это реагировать. Постепенно мне стало казаться, что мелькающий свет фар за окном перерастает в огни уличных столкновений, которые катятся от центра города к окраинам, к моему дому. Что-то нехорошее происходило вокруг. Но мое детское сознание уже соскальзывало в беспокойный сон. Позже я узнал, что отец ездил посмотреть, как отряды Ельцина будут «давить красно-коричневую гадину».
Генезис и гнозис
Я смотрю телевизор — мой отец почти как Шевчук.
Тоже в очках, с длинными волосами и умными глазами. Вот он выходит с гитарой и поет про осень и Пушкина. От этих песен становится грустно и одновременно сладко, в груди как будто что-то ломит. В доме постоянно звучал переписанный у кого-то альбом «Это все».
Отец работал в ТЮЗе, и меня часто водили на театральные представления. Помню, как меня дико напугал исполинский козел на сцене. Сам Кроули бы ужаснулся — весь свет в зале погас, заиграла тревожная музыка, и чудовище громовым басом пообещало съесть деда Мороза, Новый год, а потом и всех непослушных деток. Я понял, что нужно рвать когти, спрыгнул со своего кресла и быстро побежал в темноту искать мать. Меня нашли, успокоили и дали конфет. Сеанс сатанизма оказался кратким, но запомнился на всю жизнь.
Папа постоянно был в командировках и привозил мне одежду и игрушки из западных стран. Я немного стыдился перед другими детьми — у них не было того, что имел я. Гностическая мысль, что мир в сердцевине своей таит не добро, но зло, пришла внезапно. Двое дачных друзей попросили у меня фигурку Бэтмена, чтобы с ним пойти на речку. Надо заметить, что мало кто из постсоветских детей имел тогда такую крутую игрушку — Бэтмен приехал прямиком из Америки. Бабушка говорила, что он был похож на «Мистера Икс», и очень его любила. Не слушая предупреждения взрослых, я легко отдал своим друзьям любимую фигурку. Как вы могли догадаться, Бэтмен был злодейски утоплен. Прошла уже четверть века, но я до сих пор не могу добиться от своих уже повзрослевших товарищей, кто же в итоге пустил супергероя ко дну.
Примерно с этого момента я начал смотреть на окружающих меня детей с опаской.
Потом отец заболел — человек, который объездил весь земной шар не мог самостоятельно дойти до метро. Внезапно в жизни все стало плохо. Помню, что мать пошла работать продавцом в один из тогдашних ларьков. Однажды я увидел это место.
Ларек был окрашен в синий цвет, весь какой-то покосившийся и как будто когда-то сгоревший. На витрине, которую перекрывала решетка, лежали консервы, бутылки пива, сигареты, жвачка и прочая мелочь. Сейчас на месте этого ларька автобусный круг как в стихотворении Емелина. Шел 1997 год.
Ледовласый вождь, фашист Жириновский и некрасивый Зюганов
Я довольно рано осознал свои политические предпочтения. Кажется, мне было семь или восемь лет. Я знал, что у нас «интеллигентная» семья, поэтому мы должны быть за Ельцина. У многих моих одноклассников отцы были алкоголиками и люмпенами, поэтому они были за Жириновского.
Как уверял папа, Владимир Вольфович был фашистом, как Гитлер, и обещал каждому избирателю по две бутылки водки. Если он придет к власти, начнутся «марши чернорубашечников».
Помню, как я одернул одноклассника за его пошлый анекдот о Ельцине.
— Не шути так о нашем президенте, он спасает нашу Россию
— Он алкоголик и глаза у него квадратные
— За кого будут голосовать твои родители?
— За Жириновского!
— Все с тобой ясно! — торжествующе произнес я и отошел с полным сознанием своей моральной правоты. В течение школьного года будущий электорат Жириновского несколько раз раскрашивал мне фломастером куртку.
— Будь выше этого — наставлял отец — не опускайся до их уровня. Я стоически терпел все тяготы, ведь я был из «интеллигентной» семьи.
Уже позже место главного Гитлера занял пенсионер Зюганов.
Помню, что он был какой-то старый, страшный и всегда на фоне кровавых флагов. Я часто слышал истории, что раньше в школах носили красные галстуки и все ходили строем. Приход к власти коммунистов грозил пропажей жвачки с наклейками, нормальных игрушек, мультфильмов и до кучи войной с благословенной Америкой, обетованной землей, на которую все нормальные страны должны равняться. Естественно, что такая перспектива меня ужасала, и я всей душой желал, чтобы на выборах 1996 года победил Ельцин. Так оно и вышло.
Спасти рядового Райана в Чечне
Как-то вечером отец принес пиратскую видеокассету с суровыми солдатами на обложке. Фильм назывался «Спасти рядового Райана». Папа был явно навеселе и вставил кассету в видеопроигрыватель. Перед моими глазами замелькали кадры высадки на Омаха Бич. Волны пехоты раз за разом пытались прорваться к немецким пулеметам, но неизменно откатывались, оставляя на песке тела своих мертвых товарищей. Я никогда до этого не видел таких натуралистических кадров. Кровавая мясорубка, крики, стоны, люди без рук и ног, трупы, трупы, трупы.
Отец тыкнул пальцем в солдата, который отчаянно пытался впихнуть обратно вывалившиеся кишки:
— Будешь плохо учиться, тебя тоже в армию пошлют.
Сказать, что я охуел, это значит не сказать ничего.
Первое, что я вынес из этого фильма — в армию мне ни в коем случае нельзя, меня там сразу убьют, причем самым жестоким образом. Второе — американская армия сильная, они спасают каждого своего солдата. Наша армия слабая и подлая — солдат в ней умирает, не успев даже оказаться на войне.
Как мне тогда казалось, самое страшное, что могло случиться с мальчиком вроде меня — после школы он не поступал в университет и его отправляли в Чечню, где его ждала лютая и мучительная смерть. Но даже если солдат по каким-то причинам не уезжал на Кавказ, его забивали до смерти страшные «деды» — слухи о неуставных отношениях по России ходили самые мрачные. Запомнились крикливые комитеты солдатских матерей, но что могли сделать эти несчастные женщины с генералами, которым между сражениями нужно было строить себе дачи?
Реальная Чеченская война шла постоянным мрачным фоном. Когда-то наши солдаты победили французов, одолели фашистов, показывали чудеса героизма и самопожертвования. Но эта война была какая-то другая, неправильная. Чечня была черной дырой, куда затягивало людей, откуда они возвращались чередой гробов.
При этом, то ли из-за телевизионных передач, то ли из-за рассказов матери, казалось, что отправляют в Чечню не солдат, а детей, еще вчера сидевших как я за партой. Сегодня пизда-Марьванна ставит тебе двойку по математике, а завтра бородатый горец лихо перерезает тебе горло. Телевизор вообще показывал очень печальную картинку тех дней — я не помню ни одной сводки о нашей громкой победе. Все время кого-то из наших подрывали, убивали, стреляли из-за угла. Грязь, хмурое небо и горы детских трупов. И толпы беженцев, замотанных в грязные тряпки. Я не понимал, куда и откуда они идут, кто они, чеченцы или русские. Бесконечные как сама эта война ряды сломленных людей.
В городах
Я жил в районе, который примыкал к Капотне. С детства помню горящий газовый факел.
Я уже слышал рассказ о Прометее, и конструкция четко ассоциировалась с чем-то героическим. Теперь тут «чайна-таун», и я чувствую себя национальным меньшинством. Но раньше приезжих почти не было. Основную опасность представляли дети рабочих и алкоголиков. От матерных слов к насилию они переходили не быстро, а очень быстро. Позднее, когда появятся мобильные телефоны, их будет небезопасно доставать на улице. К концу «нулевых» большая часть этой публики сопьется, сторчится и вымрет, чтобы уступить свое место трудолюбивым узбекам и улыбчивым таджикам.
Во всем районе не было ни одного православного храма. Первая церковь здесь будет построена только в 1999 году. Пару раз меня возили куда-то в центр на службу — все было как во сне. Помню море свечей и какие-то неземные интонации в пении хора. Теперь в районе больше трех храмов, но православие почему-то привлекает жителей куда реже, чем ислам.
Света на улицах и в подъездах было значительно меньше, чем сейчас. Лампочки вечно кто-то бил или пиздил, уличные фонари освещали несколько дорог, но чем дальше ты отходил от них, тем плотнее клубилась темнота. В темноте крались морлоки.
Однажды отец весь запыхавшийся ворвался в дом, захлопнул дверь, и я услышал рассказ, как он только что убежал от семерых гопников. Когда папа вышел за пивом, какой-то люмпен попросил закурить. Слово за слово и рядом нарисовалась уже толпа пролетариев. Главный предложил биться один на один, но отец не оценил рыцарского предложения и распылил ему в лицо весь свой газовый баллон. Гегемон был в сопли пьян, поэтому на него почти не подействовала целительная струя.
— Держите этого пидораса — завопил главный, но отец тогда каждый день бегал и сумел оторваться от злодеев. После этого случая на нашей входной двери появилась цепочка с громко орущей сигнализацией. Она и поныне тут висит.
И селах
Мой дедушка был советским офицером. В отставку он вышел в звании полковника. В середине «девяностых» он загорелся идеей построить дачу в Подмосковье. Сказано — сделано. Были наняты рабочие и закуплены материалы. Свои школьные каникулы теперь я проводил на даче.
Народ в деревне четко делился на две во всем противоположных касты — приезжающих на сезон москвичей и собственно деревенских. Вместе они соприкасались в основном у местного полуразвалившегося магазина и на футбольных полях. Периодически москвичей били — все городские подростки были худые и бледные. Деревенские выглядели куда крепче, хотя пили значительно больше.
За моим домом располагалось футбольное поле, молодежь гоняла мяч, пила пиво и слушала на магнитофонах тяжелую музыку. Чтобы выразить свой нонконформизм я вместе со старшими пацанами полюбил Metallica и Iron Maiden. Тогда же я впервые услышал, что есть безумно отмороженная группа «Гражданская оборона», которая играет какой-то «панк». Чтобы сойти за своего среди деревенских металлистов, пришлось найти футболку с надписью Nirvana. За нее меня один раз остановили:
— Стоять, блядь! Что за говно у тебя на футболке?!
— Это не говно, это группа «Нирвана».
— Говно, блядь, даже название у нее хуевое! Рваное!
— Нирвана.
— Рваное, блядь!
Пришлось стратегически отступить. Но я был малой, и меня особо никто не пиздил, все же русский человек в большинстве своем гуманен.
Вокруг дачи располагалось заброшенный противоракетный комплекс обороны Москвы. Все ценное оборудование было давно вывезено военными, но территория все равно охранялась двумя солдатами-срочниками. Уже позже подростком я пил с ними водку, и они рассказывали, что у них нет никакого оружия и на двоих одна лопата. Местные жители вытащили на цветмет все, что только было можно.
Лес на территории комплекса был рассечен бетонными дорогами. Плиты дыбились, сквозь них прорастала к небу трава.
Странный трепет поднимался внутри, когда мы бродили по заброшенным зданиям — оставленные бараки, обросшие мхом шахты, какие-то административные постройки, разобранные заправочные станции. Как сейчас помню, в одном из опустевших домов на стул была накинута чья-то шинель, на столе лежали пыльные книги. Казалось, что хозяин отлучился на минуту и вот-вот вернется.
Естественно, что это место порождало бесконечные легенды. Ходили слухи, что кто-то там пропал. Говорили, что грибы и ягоды на территории комплекса в полтора раза больше обычных, так как все поражено радиацией. Была история о каком-то дезертире, которого поймали и повесили на березе свои же сослуживцы.
Родители бы ужаснулись, узнав в каких шахтах и подземных туннелях мы ползали, ежеминутно рискуя упасть на торчащую арматуру или изрезаться битым стеклом. К тому же в хитросплетениях местных дорог было очень просто заблудиться.
Однажды мы въехали на территорию комплекса на велосипедах и мирно катили по бетонной дороге. Кто-то из уже пробовавших курить друзей предложил остановиться на перекрестке. Внезапно в кустах что-то громко зашевелилось, ломая сучья и ветки. Мои друзья похватали велики и свалили. Я был толстым и весьма неловким мальчиком в те годы. Ноги запутались, и я упал. Поднявшись, я ожидал увидеть перед собой оборотня из кинофильма «Оно», который разорвал бы меня на части. Но вокруг никого не было. Я залез на велик и трясущимися ногами начал крутить педали. Неведомый ужас маячал где-то за спиной. От пережитого стресса я потерялся среди лабиринта бетонных дорог. Я лихорадочно повторял про себя единственную известную мне тогда православную молитву. Через час отчаянных блужданий мне все-таки удалось найти путь к соседней деревне. Вернулся домой я уже как персонаж древнего мира, прошедший инициацию. Встретивший в нехорошем месте чудовищ.
Апокалипсис Ельцина
Я ждал, как и многие мои сограждане, что с наступлением 2000 года начнется нечто ужасное. Например, массовое вторжение пришельцев, как в игре X-COM: UFO DEFENSE. Или даже конец света. К тому моменту из всей Библии я прочитал только Откровение Иоанна Богослова и примерно понимал, как оно все будет происходить.
И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. (Откр. 6:3)
Но небо не упало на землю. Антихрист не начал ядерную войну против всего человечества. Просто ставший уже родным Борис Николаевич Ельцин уставшим голосом сообщил о своей отставке. Оливье застрял у меня в горле. Большую часть своей жизни я прожил при власти этого человека — что же будет дальше? Я вдруг почувствовал, как что-то безвозвратно исчезает. Как будто закрылась какая-то дверь. Россия стремительно менялась.
Что я могу сказать о прошедшем десятилетии? Очень сложно придумать что-то небанальное. Будут времена лучше, чем при Ельцине. Будут хуже. Но эпохи, в которой случилось ваше детство, уже не будет никогда. «Девяностые» кончились. Светлая память.
Автор: Павел Мицкевич
