В память о моем друге Андрее Ирышкове
Вся власть — вечности!
Мы живем в ситуации господства феминистской теории. Как к этому ни относись, наши современники мыслят в контексте, сформированном рупорами феминизма. «Женское движение» прошло дальше армии Александра Македонского и переплюнуло в колониальных амбициях экспедиции Христофора Колумба. Маскируясь под стратегию решения социальных проблем, феминизм яростно внедряется в те сферы, где ему, вроде бы, нечего делать. Разве феминизм ограничивается вопросами хозяйственного уклада, уровнем заработной платы женщин и числом трудодней, проведенных ею на фабрике? Нет, феминизм озадачен устройством души человека и только этим вопросом сущностно и занимается. Феминизму не дает покоя мысль о том, что где-то существует человек с устойчивой психической организацией. Его нужно найти во что бы то ни стало. И обезвредить.
Феминизм, такой крепкий и могучий, такой сам себе солидарный, что у него, пожалуй, есть только одно слабое место. Женское немыслимо вне мужского. Поэтому теория «женского господства» накрепко привязана к «мужскому господству». Вне тезиса о мужском господстве феминизм теряет свою цель. В известном смысле культурный феминизм — глубоко реакционное явление. Выдвину парадоксальный тезис, популярность идей феминизма есть реакция не на патриархальное общество, а на исход мужественности из мира. В современном мире мужской принцип проявляется в купированных и гипертрофированных формах. Вот какой-то детина избивает дома жену. Вот толпа хамоватых юношей грубит старушке, демонстрируя брутальную инфантильность. «Оборонительное щенячье поведение» — был такой термин у академика Павлова.
Современные философы описывают, как в реальности обстоят дела с «мужским господством». Им на помощь приходят персонажи древнегреческой литературы. Первым был Прометей, олицетворяющий героическую идею вызова богам, бесстрашие, силу и мощь ума, способного освещать омраченное пространство мира. «Мужское господство» должно и может ассоциироваться только с одним — с огненным факелом, не отбрасывающим тени. Однако ему на смену приходит Эдип — образ человека, который понятия не имеет, кто он такой и где находится. Он слеп перед своей судьбой. Тот, кто не различает свою судьбу, напрочь лишен возможности действовать в реальном мире. Он обречен на бессмысленную погоню за химерами разума. На смену Эдипу приходит Нарцисс — одинокий заложник зеркального лабиринта. У него нет субъекта, нет воли, он одержим импульсами и абсолютно растерян перед реальностью. Описанная последовательность не просто череда художественных образов, это процесс трансформации культурных парадигм, характерный для современности.
Кинематограф сегодня сделал женщину «героем нашего времени». Лучшие фильмы последних лет, в большинстве своем, посвящены женским историям. Ничего не имеем против хорошего и качественного кино, да и реализованная женская судьба ничуть не менее интересна, чем мужская. Однако любопытно, что происходит с мужскими образами. Фильмы, в которых грамотно преподнесены мужские архетипы, в принципе можно пересчитать по пальцам. Кассу, в основном, делают приключения психопатов и извращенцев. Но все-таки, что твердит нам о мужчинах «дух времени»?
В этом смысле крайне показателен фильм «Отец» с Энтони Хопкинсом в главной роли. Здесь выразительно и правдоподобно представлена история умирающего отца семейства, больного деменцией. Но, пожалуй, еще более убедительно авторы фильма смогли предъявить метафору жизни современного человека: образ старика, пытающегося в сумерках разума утвердить достоверность бреда, в который обратилась его жизнь. Образ человека, вопрошающего в «духе времени»: где я и кто все эти люди? По существу, на экране разыгрывается интереснейший процесс трансформации архетипа отца в материнский комплекс, а это и есть главная болезнь современности. Отнюдь не деменция и не модные психические расстройства. Если в начале истории мы видим Отца, который пытается предъявить права на мир, как он его понимает (а понимает он мир через вещи: «это моя квартира», «это мои часы», «это моя дочь»), то в конце пути он наконец-то предстает тем, кого прятал от мира всю жизнь. Предстает самим собой — беспомощным младенцем, которому не суждено повзрослеть.
Почему современному человеку не суждено повзрослеть? Чем так плох «материнский комплекс»? Почему он мешает становлению личности? И при чем здесь, в конце концов, феминизм? Феминизм — концепция мира, в котором человек лишен возможности стать взрослым. Это мир, где во главу угла поставлены потребности женщин и их «младенцев» (в роли которых выступают далеко не только дети, а все чаще не дети вовсе). Мир беспомощных и агрессивных от собственной беспомощности людей, одержимых идеей горизонтального расширения. Структура такого мира была многократно описана социальными теоретиками (например, А. Игнатьевым в «Хроноскопе, или топографии социального признания»). Важно понять, что во главу угла здесь поставлены не интересы, а именно потребности «женщин». Социальное обоснование женской эмансипации и политического равноправия ничего общего не имеет с концепцией культуры, которую формируют теоретики феминизма. Общество, зацикленное на удовлетворении потребностей, на вычурной защите несчастных жертв исключает возможность индивидуации человека, фактически является преградой на пути взросления (поколения женщин, выросших под гнетом «тирании жертв» тоже лишены возможности взросления, так что касается всех). Философия такого времени сводится к «философии правильных покупок».
Производство «младенцев» здесь поставлено на поток. Но дети обречены навсегда остаться детьми. А это значит, что взрослые с виду люди навсегда остаются заложниками иллюзорного детского «космоса» и не имеют доступа к реальности. Именно в этих услових формируется внутренний мир человека, который на протяжении всей жизни так и не может понять, кто он такой. Жизненный путь такого взрослого ребенка состоит из желаний, которым не суждено исполниться. Фея не появляется. Волшебная палочка никак не находится, не помогает даже коуч с картой визуализаций.
Современный мир все больше напоминает цепь зеркальных коридоров, по которым блуждает его растерянный житель, перечеркнутый «лакановский» субъект, основным движущим началом которого является нехватка. Жажда. Нарциссический ресурс. И ужас перед правдой о самом себе. Психоаналитик С. Палех адаптирует лакановскую концепцию перечеркнутого субъекта к описанию психической структуры современного человека. Реальный мир, то есть мир, в котором мы все живем (да, он существует) здесь обозначен как «воображаемое», поскольку это мир застывших галлюцинаций. Основное пространство существования перечеркнутого субъекта — «символическое» поле, тот самый зеркальный коридор, по которому он безостановочно вальсирует. Символическое поле обеспечивает бесконечное кружение по пространству мертвых символов и идеализированных сновидений, новых желаний, страстей и грез.
В центре психической структуры перечеркнутого субъекта располагается «ничто». Нехватка. Черная дыра. Это ядро его несуществующей личности. Ничем перечеркнутый субъект обосновывает собственный выбор, исходя из ничего совершает поступки. В эту «черную дыру» инфантильного эгоистического космоса проваливается все, с чем соприкасается перечеркнутый субъект: люди, ценности, цели, идеи, достижения.
Прекрасную иллюстрацию внутреннего мира перечеркнутого субъекта дает Пелевин в романе «Т». Модный писатель в этом фрагменте пытается толковать буддизм, невероятным образом приспосабливая буддийскую концепцию мира под свое собственное миропонимание: «Представьте себе грязный и засранный нужник. Есть ли в нем хоть что-нибудь чистое? Есть. Это дыра в его центре. Ее ничего не может испачкать. Все просто упадет сквозь нее вниз. У дыры нет ни краев, ни границ, ни формы — все это есть только у стульчака. И вместе с тем весь храм нечистоты существует исключительно благодаря этой дыре. Эта дыра — самое главное в отхожем месте, и в то же время нечто такое, что не имеет к нему никакого отношения вообще». Прекрасный образ, не поспоришь, но есть один нюанс. Там где у Пелевина зияет очко деревенского сортира, у буддистов раскрывается всей цветущей полнотой «шуньята», поскольку «шуньята» — это не только пустота, но и самая полная полнота. Читатель здесь сам, как говорится, волен выбрать, какая концепция мира ему ближе.
Так что же нам делать с этим ужасом беспомощности, которым охвачен современный мужчина? Мы исходим из того, что человек — это традиция. Смысл жизни человека — в трудоемком обретении смысла. Путь, который проходит человек в течение жизни, это путь индивидуации, обретения и реализации самости. Судьба человека — это его характер, а степень свободы измеряется способностью взглянуть в глаза самому себе. И принять свою судьбу.
