Это история о том, как я после университета пошел работать в полиграфию и стал алкоголиком.
ВДНХ. ХАЗАРСКИЙ КАГАНАТ
Место работы располагалось напротив статуи рабочего и колхозницы. Иду через проходную. Какие-то производственные помещения. Подвал. В подвале возле принтера сидит старший печатник, от которого пахнет спиртным. Лицо у него красное.
— Я Андрей, и я еврей — представляется он.
— Павел, — нерешительно здороваюсь я.
— Умеешь что-нибудь, Павел? Визитку можешь заверстать?
— Нам в университете показывали, да, наверное, смогу.
Андрею за тридцать. Большую часть дня он читает сайт anekdots.ru, слушает группу «Нэнси» и сидит на printforum. Он обучает меня всем премудростям полиграфии.
Мы работаем на старом принтере Xerox 6060. В длину машина занимает где-то пять-шесть метров. Андрей улыбается и, причмокивая языком, шутит, как хорошо было бы на ней ебаться с красивой бабой. Я смущенно хихикаю. Лента переноса на принтере пробита, и половина каждого тиража идет в помойку. Генеральный директор об этом не знает, как не знает и о том, что Андрей постоянно выносит со склада блоки календарей, чтобы втихаря печатать левые заказы. После двух часов дня мы идем на обед пить пиво. Я вежливо отказываюсь — у меня в голове пока еще не укладывается, как можно в рабочее время пьянствовать.
Мы с Андреем сидим в отдельном от остального офиса помещении. Из офиса периодически приходят девочки и выдают нам заказы для печати. Иногда приходит похмельный Денис, прячется за принтер и лакает пиво. Есть еще цех постпечатной работы в нижней части подвала — там то, что мы напечатали, режется, склеивается, бигуется и фальцуется. Все постпечатники — киргизы. По-русски они не говорят, и давать задания им приходится через главного киргиза, который служит переводчиком. В подвале смердит. Невыносимый запах немытых тел.
Туалет у тех, кто сидит в офисе и тех, кто обитает в подвале, раздельный. Беру ключ. Открываю. Стены измазаны калом. На стене рисунок — азиатской внешности женщина сидит, широко раздвинув ноги. На стенах надписи — буквы русские, но слова на неясном мне языке.
За два месяца работы мне заплатили только один символический аванс. Зато я полюбил принимать после смены два или три лимонных коктейля Alco. Их было не очень противно пить, они дешево стоили и прекрасно снимали напряжение после рабочих часов.
Как-то раз после смены ко мне пришел друг Вадим, который любил греческую философию и построк. Мы уселись на лавочке и распили несколько литров пива.
— Как работа?
— Зарплату не хотят выплачивать. Непосредственный начальник — еврей. Постпечатники — киргизы.
— Это Хазарский каганат, Паш.
— Что такое Хазарский канагат?
— Кто такие постпечатники?
Мы распрощались, Вадим пошел к метро, а я остался обдумывать его слова на лавке. Внутри у меня все гудело. Я поднял голову. Мой опьяненный дешевым пойлом мозг заинтересовала колхозница. Точнее ее платье. Точнее появился интерес к тому предмету, который мог бы быть под ним. Я три раза, шатаясь обошел памятник, но так ничего и не разглядел. Впрочем, пару раз я видел прямо на постаменте уборщиков, которые делали уборку. Может им, а не мне посчастливилось увидеть стальную пизду.
ЛУБЯНКА. КОПИРОВАЛЬНЫЙ ЦЕНТР
Собеседование ничем не запомнилось, кроме моего опоздания на 15 минут.
— Печатать умеешь?
— Умею.
— Печатай.
Помимо собственно печати, резки, брошюровки и фальцовки, в мои обязанности входило общение с клиентами и выявление их потребностей. Я не мог особенно похвастаться коммуникативными навыками, к тому же тогда я плотно слушал Егора Летова. Его музыка непрозрачно намекала, что человечество как вид не несет в себе ничего хорошего. Вдобавок я умел печатать на принтерах, но абсолютно не знал как резать и брошюровать. Мне предстояло многому научиться.
В один из первых дней ко мне подошел улыбчивый молодой человек в дорогом пиджаке. Он как будто сошел со страниц книг Карнеги. Не переставая улыбаться, он объяснил, что он очень опаздывает на рейс в Германию, и ему нужно срочно напечатать две презентации на иностранном языке, связанные с нефтедобычей. Он протянул мне флешку, я открыл файл и сразу понял, что макет не подойдет для резки и брошюровки. Задание было мне явно не по плечу.
— Могут быть проблемы, лучше все переверстать.
— Друг мой, — не переставая улыбаться ответил клиент, — у меня нет на это времени, через двадцать минут мне нужно уже ехать в аэропорт.
Я тоскливо посмотрел на него. За окном пошел дождь. Я начал печатать. Потом резать. Потом перепечатывать то, что зарезал. Потом резать. Потом брошюровать. Потом опять перепечатывать. Через час я увидел, что лицо клиента как будто начинает сводить судорогой, хотя он не переставал улыбаться.
— Молодой человек, долго еще?
— Десять минут, — соврал я.
Через сорок минут я вынес готовые презентации. Все было сшито и порезано очень криво. Пока я нес продукцию клиенту, часть листов вывалилась и спикировала на грязный и мокрый пол.
— Что это? — по-прежнему дергая лицом, спросил клиент. Его зрачки расширились, как будто он только что убрал в себя пару дорог.
— Ваши брошюры.
— Почему они такие кривые и разваливаются? — только сейчас он перестал улыбаться.
— Ну это стиль такой, — я начинал краснеть, нести уже полную околесицу и сам понимал это.
— Какой стиль?!
— Хэнд мэйд.
— Вы только что сломали мне жизнь, — еле слышно сказал клиент, шевеля посиневшими губами.
Шатаясь он побрел к выходу, уже взялся за ручку двери, но внезапно резко обернулся:
— Оштрафуйте этого пидора! — крикнул он, выбегая под проливной дождь.
После каждой смены я выходил на свежий воздух и снимал стресс парой бутылок пива. Через несколько месяцев две бутылки превратились в пять. Через полгода ночные смены означали распитие приблизительно четырех литров пива во время и после работы. Под новый год я так напился, что запихнул в шредер большой клиентский заказ — дорогой россиянин заказал распечатку портретов советских руководителей. Машина резала ненавистные лица на тонкие полоски, а я смотрел и хохотал. В конце дня я включил на весь копицентр группу «Коловрат» и объяснял африканскому студенту из Кении, почему он должен стать национал-социалистом. Пришел домой я в обнимку с украденным из соседнего бара огнетушителем.
За время своей работы я пообщался с огромным количеством интересных личностей. При любом копировальном центре всегда обитает куча фриков, наглухо поехавших и просто странных людей.
Я видел бабушку, которая каждые два дня приходила печатать жалобы в космическое ведомство, чтобы прекратить бандитизм космических пиратов. Из-за них она внутри полая и вечная. Несколько листов подобных рассуждений мелким шрифтом. Кажется, я даже вставил несколько строчек из ее тетради в свои стихи.
Я встречал человека, который был очень похож на Иисуса. Борода, длинные волосы, хипповская одежда, блаженное лицо. Абсурд ситуации был в том, что он кричал пришедшим копировать документы хасидам, что евреи виновны в его распятии, а потому они род лукавый и прелюбодейский. Хасиды галдели и махали руками, а Иисус поднимал палец к небу и громко цитировал Евангелие от Иоанна.
Я встречал странных изобретателей, которые делали Perpetuum Mobile, рассеиватели негативных лучей Сатурна, биологические добавки от импотенции. Был один странного вида дяденька, который печатал чертежи подводных лодок. Старший менеджер попросил обслужить его вне очереди и намекнул, что дяденька из конторы.
Я встречал Потупчик, которая печатала отчеты об оппозиционной деятельности в интернете. В многостраничных дорогих распечатках был анализ лайков под картинкой, на которой Путин ехал верхом на медведе. Либеральные русофобы в этих анализах назывались «оппозицией», а те, кто лизал сапоги режиму, — «охранителями». Я как раз тогда читал Победоносцева.
Я встретил священника катакомбной церкви с добрыми глазами, который подарил мне книгу о святых.
Я встретил Петра Верзилова, который пришел печатать плакаты в поддержку Pussy Riot. Мне он показался неприятным долбоебом.
Я встретил бородатого дяденьку, которой на компьютере самообслуживания набирал длинные письма в патриархию с просьбой осудить и отменить ИНН. От него пахло луком и нечищенными зубами.
Я встречал нижние чины из сословия, которое называлось siloviki. Они печатали друг другу поздравления с днями рождения. На открытке непременно присутствовал Дзержинский и сердечные заверения в том, что именинник «настоящий чекист». Они часто забывали свои флэшки и нечасто оставляли на чай. Как раз с ними связана одна пикантная история.
Как-то во время ночной смены заявилось двое сильно пьяных чекистов. Им нужно было напечатать какие-то презентации. Принтер был сломан, и я копался в нем, стоя спиной к двум краснощеким эфэсбэшникам.
Внезапно один из них спросил меня:
— Какой у тебя размер ноги?
— Сорок третий или сорок четвертый, — не сразу ответил я, опешив.
— О, значит и член наверное большой, да?
— Что, простите?
— Хуй у тебя значит большой, бабам нравится, да?
Признаюсь, я человек достаточно медленно соображающий, особенно в таких странных ситуациях. Решив не разочаровывать клиентов подробностями моей половой жизни, я продолжил копаться в принтере.
— Что ты там копаешься, бля? Покажи распечатку.
Распечатка выглядела очень плохо, на принтере явно нужно было менять печку.
— Пиздец! Полный пиздец! Как мы это понесем Михалычу? — чекист схватился руками за голову.
— Тыыы! — второй ткнул в меня толстым пальцем, — исправь все прямо сейчас, блядь.
— К сожалению, в принтере нужно заменить один узел. У меня нет рабочей печки, ее привезет утром инженер.
— Тебе пиздец. Я сейчас пойду к машине, принесу волыну и прострелю тебе к хуям твою тупую башку, — чекист картинно развернулся и зашагал к двери. Внезапно он остановился.
— У тебя жена-то есть?
— Есть жена.
— Твое счастье, сопляк. Ладно, заедем к тебе днем.
ТИПОГРАФИЯ НА ТЕРРИТОРИИ ОДНОГО ИЗВЕСТНОГО ЗАВОДА
Мое новое место работы располагалось на территории одного когда-то известного, а ныне неработающего завода. Раньше тут строили социализм, а теперь тут можно съесть загадочный крафтовый сэндвич или напиться в баре пивом.
Когда мне показали машину Indigo 5500, в голове у меня заиграла музыка из фильма «Терминатор 2». Если раньше мне приходилось печатать на небольших принтерах марки Xerox и Konica Minolta, то «индига» занимала целую комнату, которая была оборудована специально под нее. Как я понял, все крупные узлы машины были сделаны в Израиле и были добротного качества. Но вот всякие мелкие детали и соединительные узлы евреи отдали на производство кому-то на сторону. В результате проблемы иногда возникали на ровном месте.
Днями и ночами я печатал на «индиге», лазил внутри, пачкался в масле и краске. Бывали дни, когда моя правая рука по локоть была выкрашена в красный цвет, а левая в синий. Как на ебучих фестивалях краски. Если спросить меня, какие цвета были у меня в то время внутри, то я бы ответил, что два стакана черной краски — я спивался уже стахановскими темпами.
Мне полюбились клюквенные настойки и группа М8Л8ТХ. Уже тогда я понял, что не могу физически находиться в своем доме, не испытываю чувства саможалости и тошноты. Поэтому после работы я до ночи бродил по Москве и пил, а когда напивался, то пел гимн НСДАП.
Я шастал по каким-то окраинам, немыслимым железнодорожным путям, один раз получил пизды, один раз пил с бомжами, другой с футбольным фанатом, но все чаще один. А утром помятый шел через проходную на завод. Мне нравилось думать, что я принадлежу к рабочему классу, хотя, конечно, какой я впизду рабочий.
— Когда комми придут к власти, вас всех перевешают. А я покажу свои рабочие мозоли и останусь живой, — говорил я случайным собутыльникам.
Удивительно, как долго мой организм не выходил из строя. Но осенью у меня начались панические атаки. Один раз, когда я крался вдоль забора, чтобы тайно вылить отработанное масло, меня накрыло. Я начал задыхаться, мне казалось, что я схожу с ума и сейчас буду биться эпилептиком на бетонных плитах. Меня увезли на скорой.
На работу я ходил уже через раз. Вскоре я уволился по собственному желанию.
ТИПОГРАФИЯ НА ТЕРРИТОРИИ ДРУГОГО ИЗВЕСТНОГО ЗАВОДА
Один за другим сменилось несколько рабочих мест. Все происходило по одной и той же схеме. Я приходил устраиваться, во мне видели интеллигентного молодого человека с опытом работы и брали к себе. Потом я начинал приходить с опозданиями и перегаром, вел себя как ебучий персонаж Нортона из «Бойцовского клуба» — сидел на рабочем месте со следами драк на лице, вел себя как аутист, смотрел куда-то мимо собеседника. Естественно, что меня быстро просили с вещами на выход.
Я шел по индустриальным окраинам на очередное рабочее место. По дороге на меня напали собаки, и я еле оторвался от них. Какая-то машина облила грязью. Мне было все равно. Я казался себе уже конченым человеком. Последние знакомые, с которыми я еще поддерживал какое-то общение, помогли устроиться на этот завод. Когда мне вручили мой пропуск, на нем я увидел фото толстого небритого мужчины с опухшим лицом, грязными очками и пустым взглядом.
Я шел каждое утро похмельный через проходную мимо статуи Ленина и шептал: «Ублюдки, нахуй, ненавижу, блядь». Рядом висел стенд с портретами заслуженных работников завода. Все как один были с усталыми советскими лицами. Где-то рядом была ржавая табличка, где значились фамилии тех работников завода, которые не вернулись с фронта в 41-м.
На новом месте я уже не печатал. Я таскал со склада бумагу и резал ее. Занимался перфорацией и брошюровкой книг. Ламинировал меню для баров. Я стал тем самым постпечатником-киргизом из начала моего рассказа. К тому же, от аллергии и спиртного мои глаза становились узкими, и я ощущал себя настоящим евразийцем. Дугин одобрительно смотрел на меня сквозь Абсолютный рассвет.
Кстати, о барах. Теперь я редко хожу в такие места, но если попадаю, то тут же начинаю трогать всю печатную продукцию, до которой только могу дотянуться. Я считаю, что если владелец заведения продешевил с меню и флаерами, то он может и хуй вам в бокал окунуть, пока вы не видите. Вот такая забавная деформация личности.
После работы пил я уже не пиво, а дешевый коньяк и «Виноградный день». Справа от проходной был магазинчик, куда работяги шли после смены расслабляться. Шел туда и я. Грязные стены, грязные полы, грязные люди. Какой-то узбек за кассой. Брал две бутылки по сто.
Я ненавижу весь мир и больше всего в нем себя. Сто грамм в два захода без запивки залетают вовнутрь. На душе теплеет. Уходит нервозность. На губах начинает играть ироническая ухмылка. Тогда я брал плеер и включал группу «Бухенвальд Флава»:
Кто заглядывал в ужасную черную яму —
Все отвернулись, но только не я.
Мы оживили Гитлера, скины сказали — мяу.
Но Гитлер не страшный, страшный теперь я.
Я ходил по окрестностям завода и орал эти песни. После опытным путем выяснилось, что дешевле пить не два коньяка по сто, а брать две баклажки «Виноградного дня». Однажды мое тело принесли домой двое таджиков — я не мог ходить и только бессвязно что-то бормотал. Отец сказал, что это были на самом деле ангелы в спецовках.
ТИПОГРАФИЯ РЯДОМ С ВОКЗАЛОМ. 20 АПРЕЛЯ
Я уже два года не менял место работы — устроился в небольшую типографию возле одного из вокзалов. Я окончательно осознал, что я алкоголик, и поэтому почти перестал пить спиртное и стал пить китайский чай. Я начал использовать дыхательные техники релаксации, отменил курс антидепрессантов. Похудел, начал заниматься спортом.
Я обрел свободу. Свобода есть утрата всяческих надежд. В колонках играет Death in june. В гайвани на столе заваривается бодрящий шен пуэр. Я отсекаю привязанности и желания. Ничто не может нарушить мою гармонию с моим внутренним Буддой.
В открывшуюся дверь зашел толстый кавказец.
— Доброго дня, чем я могу помочь?
— Что ты там мямлишь себе под нос?
— Чем вам помочь?
— Ну у тебя и сервис, блядь. Вот бумаги. В них сделка на много тысяч долларов. Раскрепи их, сними копии и скрепи как было. Это очень важные бумаги.
— Давайте все же будем общаться нормально.
— Делай копии, давай красиво, э!
— Иди нахуй, пидор.
Бесконечная секунда тишины.
Кавказец переворачивает всю стойку. Визжит (очень смешно, когда с акцентом):
— Он меня пидором назвал!
И вместо того, чтобы броситься на меня, убегает по ступенькам к выходу. Гайвань разбита к хуям. Шен размазан по полу. Монитор перевернут. Дуглас Пирс в колонках шепчет:
The Silver Chain Has Broken
Goals and Dreams Fufill
With Emptiness and Instinct
With Impurity and Will
Я закрываю дверь на ключ, пишу боссу в Whatsup, что больше не приду на работу. Выхожу на улицу, иду в винный магазин. Дальше по Кутузовскому пешком до парка Победы. Сажусь на холмик, открываю вино. Опьянение расползается по телу теплотой пульсацией. В город возвращалась весна. И тут я вспомнил, что сегодня двадцатое апреля. Над Москвой грозовое раздолье. Оживают и люди, и зелень. Впервые за долгое время я был счастлив. Впереди еще было немного времени, чтобы начать все сначала.
